Кружки любви
Шрифт:
— Вы будете одевать костюмы на Хэллоуин? — спрашивает она, пока смешивает ингредиенты в огромной миске, которую я никогда не видел прежде.
— Вечеринка у Донована на следующих выходных. Я оденусь как пенис, — честно отвечает Хантер.
— Ох, — говорит Эмили, ее губы изображают удивленное «о». — Это… интересно.
Джордан начинает смеяться вместе с Хантером. Коди и я по-прежнему держимся.
— Думаю, что Коди должен одеться как презерватив, — продолжает Хантер.
— Безопасный секс — это важно, — Джордан изображает секс.
Щеки Эмили горят от этого заявления, и я уйду к ней. Пока я подхожу, она,
— Закончила? — шепчу я ей на ухо.
Она кивает, смотря в мои глаза с паникой во взгляде. Мы не говорили о том, что не использовали презерватив. Я уверен, что здоров, как и она. Но Эмили, наверное, не хочет ребенка от уголовника.
— Ты хочешь поговорить об этом здесь, или когда мы останемся наедине?
— Позже, — говорит она тихо.
Не вариант.
Я выдергиваю ложку и миску из ее рук, прежде чем закинуть девушку на плечо. Она визжит и брыкается, пока я не говорю:
— Не двигайся.
— Мы скоро вернемся, — сообщаю я всем в комнате, направляясь к узкой лестнице в гостиную.
— Помните, — кричит Джордан. — Безопасный секс!
Эмили расслабляется и вздыхает после этого объявления, пока коллективный смех не становится тише, когда мы отходим подальше.
Я толкаю мою дверь, открываю и закрываю ее, щелкая замком, прежде чем поставить Эмили на ноги. Она убирает волосы с лица, я попросил ее распустить их, перед тем как мы вышли из ее дома. Она в пушистом кремовом свитере и черных леггинсах. Без макияжа. Чертовски сексуально.
Эмили осматривает мою комнату с шоком на лице. Это единственное, что я переделал в доме. Я объединил три спальни, которые были на этом этаже, чтобы сделать одну большую спальню. После тюрьмы я ни за что бы не смог спать в крошечной спальне снова.
В ней мало декора, я имею в виду, что светло-серые стены пусты. Я сделал всю мебель в комнате, включая чудовищно огромную кровать, на которую Эмили смотрит в данный момент. Я вырезал замысловатые узоры, которые достигают почти до десятифутового потолка вместе с подголовником и подножкой. Я использовал узор листьев и лозы, которые поднимаются и вьются по черному дереву, как если бы они были настоящими. Простое постельное белье черного цвета подчеркивает резные украшения кровати.
— Это великолепно, — говорит Эмили нежно, протягивая руку, чтобы погладить дерево.
— Я не использовал презерватив, — ответил я. Не лучший переход в разговоре.
— Я знаю, — она резко поворачивается в мою сторону с растерянным выражением на лице.
— И ты беспокоишься об этом, — я веду ее за собой.
— Да? — спрашивает она, искренне недоумевая.
— Да?
— Что?
— Разве нет?
— Я запуталась, Гаррет. Я думала, что мы здесь, чтобы поговорить о Коди и сексе.
Я не могу сдержать смех, вырвавшийся из моего горла.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что мальчики говорили о пенисах и презервативах.
— Это нормально для подростков, — отвечаю я.
— Его мать только что умерла. Коди должен чувствовать себя любимым. Он мог бы в конечном итоге связаться с какой-то девушкой, которая просто ищет парня для хорошего времяпрепровождения. Тогда его сердце будет разбито. И тогда Дженне и мне придется выследить ее. Я не сделаю ничего плохого, но Дженна вспыльчива, и
Я смеюсь так сильно, что слезы выступают на глазах, и Эмили смеется со мной. Мы смеемся, пока не чувствуем, как болят щеки. Это чувствуется так хорошо, хотя и непривычно. Не думаю, что я когда-либо смеялся так сильно в своей жизни.
Я заворачиваю ее в крепкие объятья, и Эмили прижимается к моей груди, пока мы оба пытаемся успокоиться.
— Сладкая, Коди будет в порядке, — уверяю ее.
— Ты поговоришь с ним о сексе? — бормочет она в мою грудь.
— Бл*дь, нет, — я ухмыляюсь.
Она начинает хмуриться на меня, и я целую ее в нос. Она чертовски милая, когда злится.
— Думаю, я могла бы это сделать сама… — ворчит она.
— Ему не нужны разговоры о сексе. Ему шестнадцать. Он знает.
Она закатывает золотисто-зеленые глаза и бубнит что-то, что я не совсем улавливаю.
— Что?
— Я положу презервативы в его комнате, — повторяет она громче.
Я фыркаю, но не возражаю.
— Должна ли я положить несколько в твоей комнате тоже? — спрашивает она тихо.
Теперь мы переходим к этой теме.
Я поднимаю ее подбородок и наклоняюсь, чтобы мягко поцеловать ее в губы.
— Тебе решать, сладкая.
— Почему? Мы оба в этом. Мы должны решать вместе.
— Хорошо.
Я жду ее решения, и тогда я соглашусь с тем, что она скажет.
— У тебя было много женщин, помимо Сары? — спрашивает она, опуская взгляд.
— Нет, — рычу я мгновенно. — Ты первая женщина, к которой я прикоснулся, с тех пор как освободился. Девять гребаных лет, Эмили.
— Ох.
— Вот тебе и «ох», — я фыркаю, сжимая ее чуть крепче.
— Не так уж и долго для меня.
— Бл*дь, мы можем не говорить о других мужиках? Мне не нужно это дерьмо в голове.
Она смеется долго и тяжело.
Я не понимаю.
— Один парень и не думаю, что ты можешь назвать Билли Резерфорда мужчиной.
— Да? — теперь я в замешательстве.
— Мне было тринадцать, когда моей маме диагностировали рак молочной железы в первый раз. Шестнадцать, когда он вернулся. Двадцать, когда он снова поднял свою уродливую голову. У меня не было много времени, чтобы делать нормальные вещи. Я хотела быть с мамой. Мальчики не имели значения. Билли был моим парнем в старшей школе. Мама была здорова, мы подумали, что она победила рак навсегда. Мы расстались, когда он уехал в колледж за пределы штата. Я начала учиться в кулинарной школе в Канзас-Сити, чтобы быть поближе к дому. Я была сосредоточена на учебе, а не на возрасте и времени. Когда мама получила последние положительные тесты, я уже все знала. Знала, что рак распространился, и она не победит его. Она не выздоровела.