Кстати о любви
Шрифт:
Глава 3
В ладони все еще оставалась его зажигалка. Она крепко сжимала ее в кулаке, будто самое важное. Пальцами другой руки — старательно стряхивала пепел с сигареты. И уперто приковывала себя к скамье, чтобы не броситься следом за Лукиным. Нахрена, спрашивается?
Четыре месяца прошло. Четыре.
Да только шли чертовы месяцы. Время шло. А она ни на мгновение не сдвинулась с той черной точки, когда сидела в Корвете где-то за городом, сейчас и не вспомнишь где, долбанувшись о столб. Он звонил. Звонил и звонил, терзая ее каждым своим звонком. А она заставляла себя держать
Только заглядывать в эту черноту совсем ни к чему.
Руська медленно выдохнула и бросила окурок в урну.
Металлический корпус зажигалки нагрелся от ее пальцев, а ей было холодно. Куртка осталась в номере — вечеринка не предполагала верхней одежды. Чертов Гамлет не звонил. За один вечер все покатилось к хренам.
Анатоль свалил. Носов умчался его разыскивать. Алинка ездила по ушам. А сама Росомаха могла замечать только Егора с его новой пассией. И торопливо, хаотично перелистывать страницы памяти, пытаясь понять, кто эта женщина. Много времени не понадобилось. Девушка по имени Виктория с ногами от ушей и редкой фамилией Машчетатам значилась в числе участниц конкурса.
Значит, Егор здесь вроде Анатоля — бабу свою привез развлекать. Смешно. Прям обхохочешься. Но вместо смеха она злилась на себя за то, что спросила про Залужную. Не ее дело. Давно уже не ее дело. И никогда не было ее. Она в его жизни — случайно, по соглашению, о котором ее в известность не поставили, но это не значило, что его не существовало. Временное явление.
Какого хрена он оказался именно в это время и именно в этом месте?
И поди ж ты… помнит про Алинку!
Росохай мрачно усмехнулась. Еще бы… забудешь тут… не каждый день приходится спать с женщиной, у которой рожа разукрашена мягкими переливами от фиолЭтового к зеленому. Это не танго с Викторией Машчетатам отплясывать всем на зависть. А он любил внимание к своей персоне. Ему это нравилось, сам говорил. И с такой, как Вика, оно действительно имеет смысл. Красивая женщина. Красивый мужчина. Как там мама говорила… одного полета птицы. И самое разумное — выбросить все из головы. Чтобы эта самая голова могла сохранить хоть остатки видимого разума.
Но оно не выбрасывалось, как ни пыталась.
Когда Руслана поднималась к себе в мансарду, на часах было уже хорошо за полночь. Из ресторана все еще доносилась музыка, хотя ряды отмечающих сильно поредели. У лифта никого. Глушь. На этаже тихо — никакого шума не доносилось.
Она медленно брела по ковровому покрытию, глядя под ноги и отмечая нелепость зеленых кедов на красном. Такого опустошения давно не чувствовала. Даже думать сил нет. Бесконечный день, невыносимый, напоминающий то самое безвременье, о котором когда-то в шутку просил Егор и которое она однажды вообразила себе существующим, когда они вместе. Оказалось, нет. Оказалось — в одиночестве, без него. Только у нее даже безвременье — как черная дыра, которая уводит, затягивает.
Она заполняла его событиями. Будапешт-Вена-Прага-Киев-Одесса. Тоха-Пэм-Тоха-Гуров-Алина-Гамлет-Загнитко-Алина-Гуров. Разговоры-разговоры-разговоры-разговоры. Без конца и без края. В безвременье не бывает концов.
Конец может быть только у гостиничного коридора, где в самом углу ее номер. Руслана рассеянно порылась в кармане сумки свободной рукой — другой все еще продолжала сжимать зажигалку Лукина. Вынула ключ, отворила дверь, вошла в номер и включила свет.
Вместе со светом включился мозг.
Как-то сразу. В единственное мгновение, вырвавшее ее из черной бездны в собственной голове.
И побежали секунды. Ноутбук, который она оставляла на подушке кровати — всегда, совершенно всегда по дурацкой привычке — сдвинут на покрывало. Блокнот на прикроватной тумбочке закрыт, ручка лежит рядом, а не на листе. В клетку. Исписанном мелким почерком очередной фигней из жизни Соловьевой. Но блокнот закрыт, а ручка рядом. Черт его знает откуда, но перед глазами Росомахи всплыла четкая картинка. Перед вечеринкой писала. Бросила как было — в раскрытом виде. Чтобы по возвращении вернуться и в ускользающую мысль.
Ее взгляд метнулся к чемодану. Замки не застегнуты. Вроде, как и было. Но в эту секунду она уже точно знала — в нем рылись. Как рылись и в ноутбуке. Как рылись и в блокноте. Как исследовали каждый сантиметр этой комнаты.
Сглотнула. Поймала пальцами крошечную флэшку, висевшую медальоном на черном браслете, сплетенном из нескольких замшевых шнуров.
Мозг превратился в компьютер, фиксируя каждый предмет на своем месте. Восстанавливая случившееся и выстраивая алгоритм последующих действий.
Комнату обыскивали.
Не факт, что не вернутся.
Не факт, что не установили скрытую камеру или подслушивающее устройство.
Не факт, что не следят за ней прямо сейчас.
Взгляд на все еще не закрытую дверь. В коридоре по-прежнему. Никого.
Телефон. Потянулась к сумке и тут же отдернула руку. Звонить Гамлету нельзя. Если каким-то чудом их не слушали до сих пор… а если слушали? Звонить нельзя.
Росохай прикрыла за собой дверь, подошла к столу и плеснула в стакан воды из графина.
Не пила. Тупо смотрела на столешницу. Компьютер ерунда. Там только про Алинку. Она не сохраняла никакой информации на ноутбук, это было исключено в свете намечающегося. Блокнот — ерунда тем более. Просто поток мыслей, которые она старалась фиксировать. Наркотрафик был темой, запрещенной для фиксирования.
Только флэшка.
Все только на флэшке.
Отследить звонки — могли. Тут уж не попишешь. Но могло и повезти, если под подозрение она попала только теперь.
Что еще?
Кто сдал?
Алинка — нет.
Анатоль? Если только кому сболтнул.
Кому сболтнул?
Ответ пришел сам за долю секунды. Загнитко.
Людоед проверяет.
Так — не тронет. Но проверяет.
Больше некому.
Раз проверяет ее, то проверит и фотографа. Но не нашел же ничего! Стопудово не нашел, не мог, здесь ничего не было. Предупредить Гамлета? Звонить нельзя…
Мозг продолжал выдавать информацию. Гуров свалил. Носов умчался следом. Что-то явно происходит. Она здесь одна. А она не могла одна. Здесь не могла одна. Потому что ей, черт подери, было страшно! Потому что она, черт подери, боялась! Себе-то признаться можно.