Кто поверит эху? - Часть 4
Шрифт:
Прав был - ей верить нельзя.
А она... если свернет с дороги, запутается совсем. Но уже не свернет.
Вот Хранительница смотрит на Лайэнэ сквозь дым курений, ласковое лицо, мудрое. Словно и не из дерева выточена, а живая. С какими только просьбами к ней ни приходили женщины, а порой и мужчины. Тоже надо бы что-то попросить, что-то пообещать взамен... Здесь не торговый ряд, но негоже только просить, ничего не давая.
Но толку с того, что она может пообещать? Золото неумно предлагать за жизнь, отказ от чего-то, дорогого Лайэнэ - Хранительница не требует жертв. Даже песню написать и то не в воле молодой женщины, мелодия и слова приходят сами.
Почудилось, что кто-то стал рядом, и сквозь запах храмовых курений донесся горьковато терпкий аромат полыни, какой бывает на солнечном пригорке в середине лета. Вздрогнула: но нет, скорее Энори появится здесь, чем тот, чье присутствие померещилось.
...В юности многие соученицы выбирали себе идеал, на который хотели бы походить. У нее никогда не было такой путеводной звезды, только по мастерству - петь или играть как такая-то. Громких имен знала много, только смысл равняться на прославленных красотой или любовными победами? К тому же почти не было среди этих женщин счастливых.
Не воительницу же Тионэ брать за образец! Да и той, похоже, выпало не то чтобы много счастья... Хотя уважение она снискала со стороны многих. Но она убивала...
– Я совсем заблудилась, - прошептала молодая женщина, - Помоги мне разобраться, какая я все-таки.
А что делать, все равно уже решено.
**
Если бы кто еще два дня назад сказал Мухе, что он может заблудиться, имея перед носом тропу, мальчишка бы высмеял бы его так ядовито, как только сумел. Но опасны туманы в горах Юсен, а может, та нечисть, о которой упоминали спутники, зло подшутила над юным крестьянином. В тумане Муха умудрился свернуть на соседнюю тропку и не заметить, что она куда уже той, что ведет к Сосновой. Так и брел, пока не стемнело, потом запалил костерок, переночевал в самодельном шалашике, постукивая зубами от промозглой сырости. Ночью никто не тревожил. Утром туман поднялся, распался на клочки и утек вверх; но солнце пряталось за облаками, и мальчик не сразу сообразил, что идет в обратную сторону от цели пути.
Леса он не боялся, но к горам не успел привыкнуть, и, когда наконец осознал, что заблудился, находился уже далеко от Сосновой.
Шел, сам с собой рассуждая, старался не унывать. Ногою камешки подбрасывал по дороге.
Крепость стоит на склоне, она высока, и яркие флаги на стенах, значит, если подняться на одну из вершин, все это можно заметить.
Вершин поблизости было - выбирай любую, они переходили одна в другую наподобие волн: издалека вроде бы отдельно каждая, а начни подниматься по склону, и уже непонятно, где ты. Людей тут ходило немного, а дикие звери не слишком старались прокладывать ровные тропы.
Так и кружил, сам вроде зверька.
На вторую ночь разразилась гроза - укрылся под скальным навесом. Смотрел, как молнии вонзались в макушку горы - двойные, тройные, лиловые, белые. Битва небесная. Затаил дыхание, даже мерзнуть забыл...
Ястреб взлетел над мохнатым склоном; с завистью мальчишка смотрел ему вслед. Вот кому повезло с рождением, и, пусть не человек, зато в своей округе хозяин. Интересно, куда устремился, вроде бы не так эти птицы охотятся...
Глянул вниз, на прогалину, с которой взлетел ястреб, и не сразу понял, что видит - по тропе, полускрытые нависшими ветками, шли темные фигуры, одна за другой. Если не присматриваться, заметишь не сразу: опытные, видно, лес укрывал их, принимал, как своих. Охотники? Да вроде не ходят за добычей такой толпой, кого ловить-то?
А, это, верно, отряд из Сосновой вышел, или в нее возвращается, догадался мальчишка; прикинув расстояние-направление, поспешил вниз по склону.
Едва снова не сбился с пути; торопился, порою катился кубарем по корням и камням, и был уже весь в синяках. Отряд не по тропе шел, и внизу Муха снова его потерял. Но не успел огорчиться, как услышал негромкие голоса - выходит, выбрал верное направление, и, хоть сам перестал понимать, где находится, добежал, куда надо.
Вскочил было, побежать навстречу, но зацепился поясом за корягу. Пока выпутывался - рвать жалко, хороший пояс, без дыр - услышал тихие голоса.
Не сразу понял, что слышит, и не двигался, как та коряга - может, это его и спасло. Уже когда люди мимо прошли, осознал - на чужом языке они говорили, и выглядели, как чужаки. Не духи, как было подумал. Сероватая дымка их окружала, но то были остатки тумана после ночного ливня. Люди. С оружием.
Лица недобрые, темные, и видно - здешний лес пришлым не доверяет, а они лесу.
Один, последний, остановился, вгляделся пристальней в его сторону, но не заметил мальчишку. А Муха все сидел под корягой, вдыхая запах сырой древесной трухи, когда уже голоса стихли.
Глава
На полнеба красное зарево,
Улетает в закат мотылек,
Словно в костер,
Но огня он там не найдет...
Так некогда писал потомок знатного рода, сделавший неплохую карьеру при дворе; но уже тогда он был прославлен своими стихами, а на склоне лет удалился в свой загородный дом. Теперь жил в тихом, благословленном Небесами месте - темные заводи, плакучие ивы, узорные мостики, похожие на игрушечные.
Поэзию не оставил, и слава его не прошла - а на стенах дома висели картины, подписанные только чужими стихами. Не звучало больше прежнее, семейное имя, лишь то, которое ставил под своими строками - "Рожденный во время ливня".
Господину министру финансов Тома было тут хорошо. Дружили долгие годы, и по служебной лестнице поднимались вместе. Кому еще доверять, как не старому другу, который никогда уже не станет твоим соперником?
Наведывался редко, но всегда отдыхал здесь душой. Вот и снова сумел пару дней выбрать - а в Столице помощники не подведут, справятся со всем. Жаль, что лучшего меж ними нет уже почти год.
Ветер залетал и расплетал ветви ив, играл с молодой серебристой листвой. Хорошо сидеть возле протоки и пить... нет, не вино, бодрящие травяные настои.