Кто поверит эху? - Часть 4
Шрифт:
На это никто не решился.
– Смотри, он весьма недоверчив, не любит излишней заботы и неразговорчив, - в полосатой одежде врачей Микеро сильно отличался от монахов, но удивительным образом подходил этому месту. Хотя и врачи живут не для себя - не в этом ли сходство?
Накануне он все уши прожужжал Лайэнэ, как себя вести, и теперь, ведя к подопечному, повторял все по новому кругу.
Няньку Тайрену пока отпустили в город - Лайэнэ не без колебаний решилась прописать и
Микеро покосился на нее - заметил, видно, что посланница витает в облаках. А она уже вновь собралась - как учили еще в детстве, перед выступлениями, и, как тогда, испытывала веселое возбуждение..
– "Дни красноспинок" влияют на здоровье таких, как Тайрену, не лучшим образом: хоть расцветает природа, они слишком ослабели за зиму. И, чувствуя свое несоответствие миру, в эти дни пациенты особенно мрачны...
– Я поняла,- кротко сказала Лайэнэ, и не удержалась от шалости, уже на пороге комнаты: - Вы или ваши родители ведь не из города родом? У нас тоже так называют...
...Узнал ее или нет? Если и да, что с того? У нее приказ, и она была доверенным лицом господина. Мало ли что затеяли.
Впервые его видела, представляла совсем не таким. Хоть и знала, что мальчик с рождения был болен, все же невольно ожидала найти в нем черты отца... или дяди. Но он, верно, унаследовал внешность матери, и на братьев Таэна не походил бы даже здоровым.
Маленький, тонкий, полупрозрачный... Сероватая кожа, тени под глазами - такими представляют духов тумана, из тех, что заманивают путников на болота.
Настороженно смотрит, почти враждебно.
Ничего, на этот случай у нее есть письмо. И не только.
Перед появлением здесь пошла еще на одну хитрость. Это для нее Энори давно уже - запах мороза, снега, речного тумана. Но ведь была и едва ощутимая сладость зеленых яблок, и свежесть хвои. Воссоздать это она не смогла бы, но хоть что-то похожее. Люди так редко понимают, что порой может их побудить довериться незнакомцу - а дело всего лишь в сходстве, в отголоске чего-то привычного или любимого.
Мальчик еще не понял, кто она и зачем, а враждебность сменилась некой заинтересованностью.
– Оставь нас теперь, - велела врачу.
Когда стукнула, закрываясь, дверная створка, приложила палец к губам, показательно оглянулась по сторонам - вдруг кто подслушивает?
– и достала из рукава исписанный листок.
Стоило ей показать письмо, якобы написанное Энори... Лайэнэ готова была поклясться, что лицо мальчика осветил солнечный луч - и кожа зазолотилась, и болезненные тени куда-то пропали.
– Ты его видела, да? Он говорил обо мне? Он скоро придет? Чем-то занят сейчас? Я готов ждать, сколько надо...
Врать стоило осторожно. Лайэнэ не очень умела это делать, но покажите хоть одну женщину в Квартале, которой совсем никогда не приходилось говорить не то, что есть!
Говорила, благо, заранее подготовилась.
Врать ей пришлось не только голосом, не только едва уловимым тревожащим ее ароматом - но и движениями; она была женщиной, да и не умела двигаться так, как он, но многие мелкие жесты могла повторить, и они неосознанно внушали мальчику - перед тобой свой человек.
Не могла читать мысли, но видела в чертах наследника Дома все, что ей было нужно.
Принесли завтрак; мальчик лишь отмахнулся, но она уговорила поесть, обещая сразу продолжить рассказ. Тайрену покладисто упихал в себя целых три пирожка - если верить Микеро, обычно едва осиливал один.
Доедая последний, вдруг испугался, поперхнулся даже:
– Но как же тебя пропустили? Никто ведь не знает?
– Мне разрешил... твой дядя. Он... знает, да, и понял, что твой наставник для тебя значил.
Недоверчивым был взгляд мальчика - верно, ему говорили иное. Пришлось будто невзначай коснуться письма, лежащего на столике, разгладить его. Волшебное действие - всего-то напоминание о том, кому доверял.
– Значит, уважаемый дядя все-таки лучше, чем я подумал о нем, - признался Тайрену.
– Он сперва мне понравился, но потом...
Мальчик запнулся: привычка к осторожности перевесила радость. Ясно стало - об этом сейчас больше не скажет.
– Теперь нам пора на воздух, - произнесла Лайэнэ. Странно было ощущать себя нянькой. Живой ребенок совсем не то, что девочки-воспитанницы ашриин. Впрочем, и Тайрену назвать обычным нельзя.
Мальчик кое-как собрал волосы в хвост, перекрутил жгутом, оставляя свободный конец, скрепил заколкой. Сооружение еле держалось. Да уж, прическам Энори его никак научить не мог.
– Не люблю, когда меня чужие трогают лишний раз, - пояснил мальчик, заметив ее любопытный взгляд.
– Няньку едва терпел, она все стремилась поправить. А сам никак не научусь. Ну не вижу я, что там и как на затылке!
– Помочь тебе? Научу, чтобы всегда мог сам, и хорошо. Ты не смотри, что у меня волосы так просто лежат, я умею.
Заколебался, но ответил:
– Потом.
Довольно милым был монастырский садик, и в Храмовой Лощине ценили красоту. Тут она была вневременной, свободной от мишуры моды, уравновешивала здешнюю строгость жизни. Жаль, так мало цветов... только жасминовые кусты, но на них пока нет даже почек.
Тайрену направился к скамеечке в углу сада, устроился, покачивая ногой; Лайэнэ не столько видела, сколько ощущала, как из-за угла на них смотрит охранник мальчика. Подошла, присела на землю подле скамьи. Неудобно, холодно, только что делать - служанки не садятся рядом с хозяевами, даже если хозяева - дети.