Кто-то в моей могиле
Шрифт:
При последних словах он неожиданно рыгнул, но негромко и деликатно, будто проглотил, не осознав этого, толику своего испуга.
— Кроме того, Гарольду может не понравиться, что я рылся в его картотеке. Эта картотека для него очень важна. Она такая же, как в конторе у директора. По этому сразу видно, как директор уважает Гарольда.
Пината начал подозревать, что Финчли тянул резину вовсе не потому, что не мог найти ключ или боялся им воспользоваться, скорее всего, он был не слишком силен в грамоте.
— Найдите ключ, — предложил он старику, — а я помогу вам отыскать фамилию.
На лице Финчли появилось облегчение, тяжесть принятия решения была сброшена с его плеч:
— Так вот будет лучше. Верно?
— Это потребует не больше минуты. Потом вы сможете включить телевизор и досмотреть программу.
— По правде сказать, я не очень-то разобрался, кто из них плохой, а кто хороший. Как там звали этого человека?
— Камилла.
— Ку…
— Ка-мил-ла.
— Запишите на бумажке так, как пишут на карточках. Идет?
Пината записал, и старик, взяв листок, выбежал из комнаты с такой скоростью, словно ему вручили палочку в эстафете до самой границы, где злодеи перестреливались с положительными героями.
Не прошло и минуты, как он вернулся, поставил на столе ящик с карточками и включил телевизор, в ту же секунду полностью отключившись от внешнего мира.
Пината склонился над ящиком. Карточка с именем Карлос Теодор Камилла не содержала практически никакой информации: техническое описание места захоронения и имя директора похоронного бюро — Рой Фондеро. В графах «Ближайшие родственники» и «Адрес» стоял прочерк. Родился 3 апреля 1907 года, умер 2 декабря 1955 года.
«Совпадение, — подумал он. — Чистейшей воды совпадение. Дата самоубийства Камиллы была просто каким-то сумасшедшим совпадением. В конце концов, шансы были один к тремстам шестидесяти пяти. Вещи куда более редкие, чем эта, случаются каждый день».
Но он сам себе не верил и знал, что Дэйзи не примет его аргументов. Все дело было в том, говорить ли ей правду, и если нет, то как соврать поубедительнее. Ее не так-то просто обмануть. Слух молодой женщины легко улавливал любую фальшивую ноту, а видела она куда лучше, чем он думал.
Неожиданно у него появилось новое тревожное предчувствие: что, если Дэйзи знала, когда и как умер Камилла, что, если она придумала всю эту историю со снами только для того, чтобы заинтересовать его делом Камиллы, не раскрывая свое знакомство с ним? Нет, все-таки подобное предположение казалось невозможным. Единственной ее реакцией на увиденное имя было чувство глубокого облегчения оттого, что оно не ее; он не увидел на ее лице ни каких-то серьезных переживаний, ни смущения, ни особой вины по поводу собственной радости в связи с тем, что могильный камень принадлежал не ей, а Камилле. Кроме того, он никак не мог придумать убедительной причины, по которой Дэйзи понадобилось бы выбирать столь непростой путь для достижения своей цели. Он подумал, что Дэйзи была обыкновенной жертвой, а никак не создателем этих обстоятельств. Она не планировала и, по-видимому, никак не могла планировать ту цепь событий, которая привела к их первой встрече: арест отца, залог, ее приход к нему в контору. Если кто что и планировал, то это был Филдинг, но и это вызывало обоснованные сомнения. Филдинг казался неспособным заглядывать в будущее дальше, чем на одну секунду или на одну бутылку.
«Ладно, — с раздражением подумал он. — Никто ничего не планировал. Дэйзи приснился сон, и все. Дэйзи приснился сон».
— Большое спасибо, мистер Финчли.
— А?
— Благодарю вас за то, что вы дали мне ознакомиться с картотекой.
— Бог мой, ты только погляди! Ему всадили пулю прямо в пузо. Уж я-то с самого начала знал, что он и есть главный бандит, вот этот, в черной шляпе. Всегда можно определить, кто есть кто, по глазам лошади. Если у нее злое и хитрое выражение на морде, то можно ставить на то, что на ней сидит злой и хитрый мерзавец. Ну да вот он и получил свое, да, сэр, получил. — Финчли оторвался от экрана: — Фильм закончился. Должно быть, пять часов. Вам лучше отправляться, пока Гарольд не вернулся и не запер ворота. Со своими зубами, и отгулом, и всем прочим он не больно-то будет в настроении. Он честный парень, — добавил Финчли со смешком, — но безжалостный. Особенно с тех пор, как умерла его жена. Ведь женщины приносят в этот мир именно жалость и милосердие. Верно?
— Пожалуй, так.
— Когда-нибудь, прожив на свете достаточно лет, вы убедитесь в этом сами.
— Доброй ночи, мистер Финчли.
— Поторопитесь доехать до ворот, пока Гарольд не вернулся.
Хотя Дэйзи включила в машине печку и приемник, казалось, что она не чувствует тепла и не слышит музыки. Она только сказала:
— Прошу вас, поедемте поскорее отсюда.
— Вам было бы лучше зайти со мной в дом.
— Я не хотела мешать вашей работе. Что же вы обнаружили?
— Так, кое-что.
— Вы не хотите мне об этом рассказать?
— Думаю, что должен это сделать.
Он рассказал ей все. Она молча слушала под мерный шум щебня на дорожке, шедшей по холму за часовней. Стемнело. Органист ушел, и от музыки его не осталось и следа. Райские птицы молчали, деревья потеряли последние свои листья, цветы плакали в густом тумане.
Гарольд, придерживая рукой распухшую челюсть, посмотрел на проехавшую мимо машину и закрыл ворота. День закончился, и было чудесно ощущать себя дома.
9. Даже когда она говорила о любви, в ее голосе звучала горечь,
как будто какой-то физический недостаток стал причиной
нашей любви и она ничего не смогла поделать, словно виной всему
была слабость тела, порицаемая ее духом
В наступившем сумраке были хорошо видны огни приближающегося города, рассыпавшиеся нитками и созвездиями вдоль моря и шоссе, они уменьшались в количестве, забираясь все выше на холмы. На самом верху они казались одинокими звездами, упавшими с неба на землю, но все еще горевшими. Пината знал, что ни один из этих огоньков не горит в его доме. Там никого не было: ни Джона, ни Моники, ни даже миссис Дубрински, которая уходила ровно в четыре, чтобы позаботиться о своей родной семье. Он почувствовал, что выброшен из жизни так же, как Камилла, лежавший в могиле под огромным деревом, такой же опустошенный, глухой к шумящему морю, не способный увидеть брызги волн.
«На кой нужен этот вид, — сказал старик, — если уж помер?»
«Что ж, вид перед нами, — подумал Пината. — Я любуюсь им, но не могу стать его частью. Ни один из этих огоньков не зажегся для меня, и если кто-то и ждет моего прихода, так это какой-нибудь пьяница в городской тюрьме, жаждущий выбраться и купить новую бутылку».
Рядом с ним неподвижно и молчаливо сидела Дэйзи, так, будто она не думала совсем ни о чем или размышляла о многих вещах с такой скоростью, что, преодолев звуковой барьер, она погрузилась в молчание. Он взглянул на нее и вдруг захотел сделать что-нибудь неожиданное, ужасное, из ряда вон выходящее, чтобы только привлечь ее внимание. Но буквально через секунду эта мысль показалась ему настолько абсурдной, что он похолодел от ярости: «Господи! Да что это со мной такое? Должно быть, я схожу с ума. Джонни. Я должен думать о Джонни. Или о Камилле. Пожалуй, последнее безопаснее. Думай о Камилле, лежащем в могиле Дэйзи».