Кто-то в моей могиле
Шрифт:
Миссис Розарио впервые посмотрела на Филдинга:
— Куда вы ведете мою дочь?
— Он меня никуда не ведет, — вмешалась в разговор Хуанита. — Это я его веду. Это у меня машина.
— Не смей выводить машину из гаража! Джо сказал, ты сумасшедшая и тебе нельзя доверять руль. Ты погибнешь в дорожной катастрофе, а ты просто не можешь погибнуть, когда на твоей совести столько грехов и ты в них еще не раскаялась.
— Мы собирались пойти в кино, — пояснил Филдинг миссис Розарио, — но если вы возражаете… То есть мне не хотелось бы стать причиной недоразумений в семье.
— В таком случае вам лучше покинуть этот дом. Моя дочь замужем. Замужние женщины не ходят в кино с незнакомыми мужчинами, а джентльмены не делают им подобных предложений. Я даже не знаю, кто вы такой.
— Меня зовут Сэм Фостер, мадам.
— Ну и что? Первый раз слышу.
— Отстань от него, — потребовала Хуанита. — И не суй нос в мои личные дела!
— Это мой дом, и все, что в нем происходит, касается меня непосредственно.
— Ну и подавись своей конурой! Ешь ее с маслом, эту вшивую хибару!
— Мой дом давал приют тебе и твоим детям в самую трудную пору. Ты бы жила на улице, если б не…
— Я обожаю улицу, — перебила ее дочь.
— Да, конечно. Сейчас, когда светло и солнечно, ты очень любишь улицу. Подожди, наступит ночь, придет холод и, может быть, дождь. Ты вернешься сюда вся в слезах.
— А ты бы очень хотела, чтобы я приползла к твоему порогу в слезах, верно? Что ж, начинай просить дождя у своего боженьки, увидишь, будет ли по-твоему. — Хуанита распахнула входную дверь и кивнула Филдингу головой, как бы приглашая его выйти из дома раньше ее. — Увидишь, приползу ли я сюда в слезах.
— Цыганка, — прошипела в ярости миссис Розарио. — Ты вовсе мне не дочь, ты цыганка. Я нашла тебя в чистом поле и пожалела. В тебе нет ни капли моей крови, цыганка!
Хуанита с грохотом закрыла дверь. Мадонны на стенах содрогнулись, но продолжали улыбаться.
Гранатовые деревья на Гранада-стрит по-прежнему медленно покачивались под порывами ветра.
— Я родилась здесь, в больнице Святого Иосифа, — сказала Хуанита. — Там есть в книге соответствующая запись. Ты ведь не поверил в эту чепуху про чистое поле?
— Пойдем куда-нибудь и выпьем по стаканчику.
— Конечно. Так ты поверил или нет?
— Во что?
— Да в эту чепуху про цыганку.
— Нет. — Филдинг был уже готов сорваться с места и побежать, чтобы как можно скорее оказаться подальше от этого жуткого дома с обезглавленным распятием.
Хуанита на огромных шпильках неловко семенила за ним по улице.
— Послушай, не так быстро.
— Мне нужно выпить. Нервы на пределе.
— Она тебя тоже достала?
— Еще как!
— Раньше, когда я жила дома, она не была такой чокнутой. Конечно, религиозности в ней и тогда хватало, но не столько. А теперь она пытается отправлять людей прямиком в Рай. Свечку видел?
— Я так и подумал.
— Машина у меня здесь за углом. Я держу ее в отдельном гараже, чтобы дети не поцарапали.
— Машина нам ни к чему, — заметил Филдинг. — Я тоже не могу погибнуть, не покаявшись во всех грехах.
— Она чокнутая!
— Конечно, вот только…
— Значит, ты слышал эту фигню про чистое поле? Вранье. В больнице Святого Иосифа есть запись о моем рождении…
Миссис Розарио стояла перед разбитой дверью. Она словно пыталась заслонить от Пинаты смертельную рану, которую получил ее дом.
— Прошу простить меня за любопытство, — извинился Пината. — Молодой человек на фотографии — отец Хуаниты?
— Имя отца Хуаниты не произносится в этом доме уже двадцать лет. У меня и в мыслях бы не было тратить драгоценный воск на спасение его души. — Она скрестила руки на груди. — Должна вам напомнить: я пригласила вас пройти, чтобы поговорить о мистере Фостере. И ни о чем другом. Только о мистере Фостере.
— Хорошо. Куда он направился, когда вышел из дома вместе с вашей дочерью?
— Не знаю. Сказали, что собираются в кино. Но Хуанита очень редко ходит смотреть фильмы. Она боится темных замкнутых пространств.
— Чем же тогда она занимается после работы перед выходными?
— Ходит по магазинам, берет детей на пляж, а иногда на причал ловить рыбу. Бывает, она чувствует себя очень счастливой. — Миссис Розарио принялась разглядывать собственные руки, словно пыталась прочесть по линиям ладоней прошлое и так и не могла разглядеть будущее. — И тогда просто невозможно представить себе, что может жить человек еще более счастливый, чем она.
— А чем она занимается, когда чувствует себя несчастной?
— Я не слежу за ней. У меня на руках дети.
— Но до вас ведь доходят какие-то слухи?
— Ну, может, мои друзья иногда сообщают мне, что она ведет себя, как бы это выразиться, не совсем правильно.
— Злоупотребляет спиртным? Я спрашиваю об этом потому, что у Фостера эта слабость выражена весьма отчетливо. Если этот недостаток есть и у Хуаниты, мне будет легче принять решение, где их искать.
— Иногда она выпивает.
— У себя в кафе?
— Что вы! — резко воскликнула миссис Розарио. — У себя в кафе никогда. Миссис Брустер не позволит ей выпить даже стакан пива.
«Веладу» можно вычеркнуть, мелькнуло в голове у Пинаты. Остается всего ничего: двадцать пять — тридцать заведений, которые можно с натяжкой назвать барами, да еще восемьдесят-девяносто ресторанов в городе и ближайшем пригороде, где тоже подают спиртное. Правда, большая часть ресторанов была недоступна Хуаните из-за ее происхождения. Ей или откровенно укажут на дверь, или элегантно откажутся обслужить, ссылаясь на святое право хозяина самому решать, кого предпочесть в качестве клиента. Бары же располагались по преимуществу в районах, где дискриминация автоматически вела к банкротству владельца; поэтому логичнее всего искать Хуаниту в одном из баров. Несмотря на все рассказы об агрессивности этой молодой женщины, Пината подозревал, что она слишком робка, чтобы решиться оторваться от тех мест, где она чувствовала себя как дома.