Кто-то в моей могиле

Миллар Маргарет

— Кто-нибудь присутствовал на его похоронах?

— Священник и моя жена.

— Ваша жена?

Фондеро опустился на стул, казавшийся слишком хрупким, чтобы удержать его тело.

— Бетти не хотела, чтобы его похоронили без человека, оплакивающего его душу, так что она выступила в качестве замены. Как бы то ни было, это вовсе не казалось игрой. Может быть, из-за трагических обстоятельств его кончины, может, из-за того, что его тело слишком долго находилось под нашей крышей, но мысль о Камилле проникла нам в сердца. Мы все же надеялись, что кто-нибудь появится и заберет тело. Никто так и не появился, но Бетти просто не могла поверить, что у Камиллы не было никого,

кто бы любил его. Она настояла на том, чтобы деньги его были истрачены не на дорогой гроб, а на внушительный памятник. Она свято верила, настанет день, когда на могиле Камиллы наконец появится оплакивающий его человек, и хотела, чтобы могила была видна издалека. Насколько я помню, памятник выглядит именно так.

— Совершенно верно, — подтвердил Пината. «И скорбящая душа пришла на могилу, — подумал он. — Только был это чужой человек, Дэйзи».

— Вы ведь детектив, мистер Пината?

— По крайней мере так написано в моей лицензии.

— Тогда, возможно, у вас есть своя версия по поводу того, где Камилла взял эти две тысячи.

— Скорее всего, обычное ограбление.

— Полиция так и не смогла это доказать, — заметил Фондеро, вытаскивая из кармана золотой портсигар. — Не хотите ли сигарету? Нет? Завидую вам. Хотел бы и я бросить. С того момента, как пошли эти статьи про рак легких, кое-кто из наших острословов принялись называть сигареты «Фондеро». Что ж, тоже своего рода реклама.

— А как вы думаете, где Камилла взял эти деньги?

— Я склонен поверить, что они достались ему честным путем. Может, он их копил, может, ему вернули старый долг. Последнее кажется более логичным. Он умирал и, должно быть, прекрасно знал, в каком он состоянии, понимал, как важно забрать принадлежащие ему деньги, чтобы оплатить собственные похороны. Это объясняет его появление в нашем городке — человек, который был должен ему деньги, жил здесь. Или живет.

— Звучит довольно убедительно, — признался Пината, — если не считать одного. В газете писали, что полиция обратилась с просьбой отозваться тех, кто знал Камиллу. Никто не пришел.

— Никто не появился лично. Но неделю или что-то около того спустя, после того как Камиллу привезли сюда, раздался странный телефонный звонок. Я сообщил о нем полиции, и они решили, в то время и мне так казалось, что звонил кто-то помешанный на почве религии.

При этом на лице Фондеро появилось странное выражение изумления и раздражения. Он наклонился вперед и пояснил:

— Если вы хотите узнать каждого из местных придурков, немедленно откройте заведение наподобие моего. В день Всех Святых звонят дети, на Рождество и Пасху — помешанные на религии. В сентябре развлекаются только что приступившие к учебе в колледжах. И любой месяц хорош для сексуальных извращений с самыми бесстыдными гипотезами о том, что происходит у меня в морге. По поводу Камиллы мне позвонили перед самым Рождеством, как раз тогда, когда звонят свихнувшиеся фанатики.

— А кто звонил, мужчина или женщина?

— Женщина. В основном женщины и звонят в таких ситуациях.

— А какой у нее был голос?

— Насколько я помню, во всех отношениях средний. Средней высоты, относительно образованный, с определенной культурой.

— Акцента не было?

— Нисколько.

— Могла это быть женщина, скажем, лет тридцати?

— Возможно, но я сомневаюсь.

— Что именно она хотела?

— Конечно, после всех этих лет точных слов ее я не помню. Суть ее звонка сводилась к тому, что Камилла был добрым католиком и его должны похоронить в освященной земле. Я заметил, что в организации таких похорон могут быть определенные сложности — нет

никаких свидетельств, что Камилла умер как добропорядочный христианин. Она заявила, что Камилла выполнил все условия, необходимые для того, чтобы быть похороненным в освященной земле. Затем она повесила трубку. Если не считать того высочайшего самообладания, которое она продемонстрировала в разговоре, это был обычный звонок полностью слетевшего с колес сумасшедшего. По крайней мере так мне тогда казалось.

— Камилла похоронен на протестантском кладбище, — заметил Пината.

— Мы обговорили этот вопрос с приходским священником. Другого выхода просто не было.

— Эта женщина ничего не говорила о деньгах?

— Нет.

— А о том, как он умер?

— У меня сложилось впечатление, — тщательно подбирая слова, ответил Фондеро, — судя по ее настоятельному повторению слов о Камилле как о хорошем католике, что она не верила в его самоубийство.

— А вы?

— Эксперты сказали, что это самоубийство.

— Готов поспорить, за все те годы, которые вы занимаетесь своим делом, вы и сами стали большим специалистом.

— Просто у меня есть опыт.

— И каково же ваше собственное мнение?

За окном сын Фондеро громко и не слишком правильно стал насвистывать «Возьми меня с собою на игру».

— Я очень тесно связан с полицией и следственным управлением города, — пояснил Фондеро. — Если у меня будет мнение, противоположное их точке зрения, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Тем не менее вы с ними не согласны?

— Не для записи.

— Годится. Я ни с кем не собираюсь делиться.

Фондеро прошел к окну, затем вернулся на место и пристально взглянул на Пинату:

— Вы случайно не помните содержание оставленной им записки?

— Конечно. «Этого достаточно, чтобы оплатить мой путь на небо, грязные крысы. Родился слишком рано, в 1907. Умер слишком поздно, в 1955».

Сегодня всем кажется, что это посмертная записка. Может, так оно и было. Но точно так же это могло быть и послание человека, который знал, что вот-вот умрет. Могло такое быть?

— Пожалуй, — согласился Пината. — Подобная мысль никогда не приходила мне в голову.

— Мне тоже, до того момента, пока я собственноручно не провел исследование тела. Я увидел перед собой тело старого человека — преждевременно состарившегося, если принять за дату его рождения тот год, который он назвал, а я думаю, что в предсмертные свои часы он не стал бы врать. Налицо были разрушительные процессы внутри организма: циррозная печень, заметное известкование кровеносных сосудов, кроме того, он страдал от эмфиземы легких и долгие годы развивавшегося артрита суставов. Последнее особенно меня заинтересовало. Руки Камиллы были страшно распухшими и деформированными. Я очень сильно сомневаюсь, что он мог твердо держать в руках нож, дабы нанести себе смертельную рану. Может, он и смог это сделать, только я в этом сильно сомневаюсь.

— А вы высказали свое мнение властям?

— Я сказал об этом лейтенанту Кирби. Мои слова отнюдь не привели его в восторг. Он сообщил мне, что посмертная записка самоубийцы является куда более весомым свидетельством, нежели мнение специалиста. Хотя у меня нет диплома патологоанатома, я вряд ли после четверти века в похоронном деле могу согласиться с тем, что я не специалист. Тем не менее в словах Кирби была своя правда: мнение не является доказательством. Полицию вердикт о самоубийстве вполне устраивал, следователя тоже. Если у Камиллы и были друзья, которых это решение не удовлетворило, они никоим образом не высказали своего недовольства. Вы ведь детектив. Каково ваше мнение?