Куклы Сатила. Разработка сержанта М
Шрифт:
Первым выехал Сток, следом «пежо» Эмери. Перевалы накрыл туман, с деревянных щитов, прикрепленных к скалам, оранжевые фонари мощным потоком света разгоняли белесую муть. На бензоколонке уже неподалеку от въезда в город заправились, вымыли машины. Сток пылесосом на тележке вычистил коврики: зеленые иглы, осыпавшиеся со ступней Эмери, потянулись в урчащую трубу.
После первого моста через Шнурок машины съехали к обочине. Здесь предстояло расстаться: Сток брал на юг по набережной вдоль Шнурка, Эмери направлялся по кратчайшему пути к Старому городу, к его северным
Машина, будто в благодарность за мойку и чистку ковриков, скользила по бетонке без единого сотрясения: Сток давно заметил, что вымытые машины преображаются, и не только внешне. «Ланча» въехала на стоянку, водитель бросил несколько монет в прорезь стальной трубы, прикрепил талон оплаты к лобовому стеклу.
В конторке дежурила пуэрториканка, Хуанита! Вспомнил! Сток неожиданно преисполнился решимости:
— Хуанита, здесь под стеклом, — кивок в сторону стола, — лежала бумажка с номером телефона?..
Пуэрториканка прикидывалась на славу, отменная школа фальши:
— Здесь? Телефон?.. Вам показалось! — Раздумье, наморщила лобик, выказывая серьезность, с которой отнеслась к вопросу жильца, — точно почудилось…
Есть женщины, глядя на которых кажется, что они круглосуточно размышляют о любовных утехах. Сток испытал раздражение, вынул бумажник, извлек три купюры-двадцатки, стараясь не смотреть в глаза дежурной в непростой миг принятия решения скорее всего стесненной в средствах девицы.
Искушение длилось недолго. Дежурная старалась не смотреть на деньги и, чтобы укрепиться в неподкупности, повторила, быть может, поспешно:
— He-а… никакого номера… никакой бумажки. Сто процентов! — И одарила Стока ослепительной улыбкой, будто возмещая жильцу неудовлетворенное любопытство. В темных глазах мелькнула заинтересованность, будто припомнила нечто важное: — А как насчет уборки квартиры? Не хотите? Полы, окна и все такое…
В самом деле — приперло. Сью поддерживала хоть видимость порядка, но после разрыва… Сток кивнул:
— Пожалуй… Ключи есть?
— Разумеется. — Снова ослепительная улыбка. — Вдруг пожар? Прорвет трубы? И все такое…
Сток протянул деньги, так и держал три бумажки:
— Аванс. Хватит на первое время?.. А там сговоримся.
— С запасом хватит!
Деньги исчезли моментально, Сток и не заметил куда.
Жилец распрощался, направился к лифтам, передумал на ходу и, перескакивая через ступеньки, ринулся вверх по лестнице.
В квартире полутемно — перед отъездом опустил жалюзи, чтобы не выгорала обивка мебели и не копилась влажная духота, из-за которой простыни отсыревают, а полотенца в ванной, хоть и на сушилках, едва просыхают. В спальне темнота гуще, и лишь сияют глаза куклы, возлежащей на кровати. Сток замер на пороге, мигом покрылся потом…
Кукла вздохнула! Отчетливо, никаких сомнений. Ухватился за косяк и только тогда разглядел рдеющую лампочку. Не выключил! Опять! Приемник издевался мастерски. Сток схватил подушку, швырнул в серебристую коробочку — подобие дыхания сразу исчезло.
Поздно вечером Сток в подробностях рассказал кукле про поездку на озеро Слезы Марии, про сосны
Заснул на полуслове, опьяненный усталостью, горным воздухом, впечатлениями от неблизкого пути, перед тем как сознание угасло, из тумана выплыли оранжевые огни, заплясали, выписывая: Хуанита! и… семь цифр номера телефона. Семь цифр! Но каких? Как ни старался Сток прочесть цифры, тройки превращались в пятерки, девятки в шестерки, восьмерки в двойки, оранжевое марево скакало перед глазами, дразня и не даваясь…
Воскресенье Сток не выходил из дома, провел все время с куклой: читал ей газеты, расчесывал волосы, удивляясь, что они расчесаны и без его усилий, протирал уголки глаз ватой, смоченной в лосьоне. Жалюзи в спальне Сток не поднимал, чтобы в полумраке кукла оставалась такой же, как и по ночам, влекущей и никогда не устающей от ласк.
Следующую неделю Сток работал как заведенный, выбрасывая из головы все о службе, сразу же покинув фирму. Сток думал только о кукле, привязанность его возрастала. Понадобись ему объяснить свои чувства другому, Сток испытал бы серьезные затруднения, даже стыд, но единственно за что он сражался всю жизнь — и, кажется, добился своего — это ненужность объяснять что-то кому-то.
Еще через неделю случилось непредвиденное. Снова зарядили дожди, снова Шнурок, такой кроткий в безветрие, взбесился, снова шпили Старого города из золотых обратились в зыбко-серые, а белый шар бассейна почти растворился в непроглядной мути.
Сток заехал в порт побродить по рыбному рынку на берегу залива Кающегося Грешника. Купил омаров. У соседнего прилавка человечек-кроха, почти карлик, точь-в-точь мистер Паллис, выторговывал филе тунца подешевле. Сток вперился в спину владельца магазинчика кукол в Старом городе. Наконец мистер Паллис удовлетворился ценой, протянул деньги краснорожему детине со шрамом через всю щеку, сбегающим к шее, без фаланг двух пальцев на левой пятерне.
Сток шагнул вперед, протянул руку, чтобы схватить мистера Паллиса за одежду, вздумай тот бежать:
— Мистер Паллис!
Грек или не грек? Разыскиваемый Стоком замер. Сток припомнил, что поначалу хотел отыскать Паллиса, чтобы вернуть куклу, теперь о возврате речь не шла, скорее Сток желал и самому неочевидного, конкретных вопросов к типу с бакенбардами не было, лишь неодолимая тяга к человеку, после встречи с коим жизнь Стока резко изменилась.
— Мистер Паллис! — выкрикнул Сток и на всякий случай ухватил рукав куртки из зеленоватой плащевой ткани.
Мистер Паллис не торопясь опустил кусок тунца в пакет с рекламой фирмы Стока, бежать не собирался, вступать в беседу, похоже, тоже. Сток оглянулся: детина-рыбак, вытирая руки о резиновый фартук, с недоумением смотрел на высокого блондина, ухватившего, будто клешней, рукав куртки забавного клиента.