Кукурузные человечки
Шрифт:
Пока Славика не было, Нинка, видать, копила и копила против него.
– Где ходил, не твое дело!
– ответил Славик и тут же понял, что не должен был так говорить.
Нинка всплеснула руками.
– "Не твое дело!" Да как же это не мое, когда бабушка, чуть что, бежит ко мне: где да где Славик? Всю деревню вверх дном перевернула! И язык у него поворачивается такое сказать! Вот ведь как оно оборачивается - ты за него перед людьми отвечешь, а он тебе же и грубит!
Из-за дома появился - на Никины выговоры - рыжебородый Кубик.
– За что ты его костеришь, Нинон? Ну будто он твой муж непутевый.
Нинка фыркнула.
– Муж! Он в куклы еще играет, в его-то годы, - какой из него муж!
Славику и так было несладко из-за свалившейся на него завтрашней драки, а тут еще Нинка. И тайну выболтала. Чуть не заплакал Славик. Не скажи она вовремя про его "годы", не выдержал бы, пустил бы слезу.
– Что вы ее слушаете, дядя Витя!
– И поспешил увести разговор в сторону: - Я по дороге комбайн видел - неужели, подумал, уже кукурузу убирать пора?
– Правильно, Славик, подумал - взросло и мудро: неужели и кукурузу? Как летит время! Ты ведь это имел в виду? А ты, Нинон, в нем ошиблась.Славик - вполне уважаемый пятиклассник, ему двенадцатый год, и в куклы он, конечно, не играет.
– А ты к нему в сумку загляни, - посоветовала вредная девчонка.
Художник мотнул головой.
– Я не имею права заглядывать в его сумку - он такой же гражданин под этим голубым небом, как я.
– Конечно, - сказала на это Нинка, - мужики всегда заодно. Сколько раз закаивалась с вам дело иметь, так нет же - опять. Да больше никогда в жизни! Тьфу!
– И скрылась в доме.
– Вот и оcтались мы с тобой одни, - подвел итог Кубик.
– Есть причина для кручины?
– Нет!
– весело ответил Славик. Он очень любил оставаться с художником наедине и всегда удивлялся дружбе того с девчонкой. Славик ревновал Кубика к Нинке.
– Ты куда-то торопишься? Придешь? А то ведь я буду теперь совсем один.
– Приду, - крикнул Славик на бегу.
– Через пять минут.
Только Славик исчез, как Нинка высунулась из сеней.
– Кукол побежал на огороде запрятывать, - ябедничала она, - дома-то их ему держать стыдно.
– Нинкины глаза светились надеждой на то, что художник вместе с ней Славика за кукол высмеет.
– Брысь, Нинон!
– отмахнулся Кубик.
– Ябед в старину за язык подвешивали.
– Дядя-мальчик!
– крикнула Нинка.
– Борода, что у попа, а с малолеткой стакнулся!
Художник затопал на нее ногами, и Нинка снова нырнула в сени.
Славик отнес Садима и Питю в кукурузу. Пришельцы ждали их - они на этот раз не прятались, а стояли кто где в своих "гнездах" - наверняка беспокоились.
– Всё в порядке, живы-здоровы!
– доложил Славик, вжикнув "молнией" на сумке и помогая вылезти путешественникам. Те перебрались с его рук на свои кукурузины.
– Чур я буду рассказывать, а Садим - дополнять!
– крикнул Питя.
– У меня память цепкая, но короткая.
– Хорошо, - согласился командир и спросил у Славика: - Ты вечером к нам придешь?
– Приду. Садим... ты о деле не забудешь?
– Славику пришось задать этот вопрос, хотя и было стыдно: он, такой большой по сравнению с пришельцами, а просит у них помощи!
– Я и то помню, - раздался голос Пити.
– Наш Славик приглашен завтра на драку. Его противником будет Митяй, который всех сшибает с катушек.
– смешнее слова я не слыхал. И главное, Митяй сшибает с катушек не роботов, а...
– Как только стемнеет, приходи, - перебил Питю командир.
– Мы должны посоветоваться.
Вот какой был разговор
Славик отправился к Кубику. И эту свою тайну ему он открыть не мог, просто хотелось побыть рядом с ним. Даже о тревожных вещах рядом с художником думалось спокойнее.
Кубик сидел перед ящичком с красками и задумчиво перебирал разноцветные тюбики. Славик, думая все же о своем, задал соседу - для зачина - старый вопрос: для чего ему коза?
– Коза, - чуть приоткрыл секрет художник, - служит мне для разговора. Кто-то увидит меня с этюдником через плечо и с козой на веревке и непременно спросит, для чего мне рогатая. Я отвечу: для молока. Козье-де молоко полезное. Любопытный тогда скажет: ага, понятно, коровье-то молоко против козьего никуда не годится, потому что и разбавленное, и вообще, то ли дело раньше... Я поддержу: раньше-то, скажу, не только молоко было лучше. Вот и разговоримся.
Кубик продолжал говорить, но Славик даже не знал, о чем он сейчас говорит, потому что думал уже о своем. Художник это заметил и спросил, слышит ли он его.
– Слышу, - ответил Славик, - вы сейчас о пожаре рассказывали.
– О каком пожаре?
– удивился сосед и хлопнул себя по джинсовым коленям.
– Я рассказываю о том, как однажды в детстве, осенью, мне довелось увидеть сельскую свадьбу, и она осталась у меня в памяти незабываемым зрелищем. Да, она была, как пожар! Все полыхало - деревья, облака, одежды, - только конь жениха был черным, как головешка. А музыка добавляла и добавляла огня. С тех пор я все пытаюсь восстановить эти краски на холсте - то ли настоящие цвета свадьбы, то ли цвета тогдашнего моего восторга - и никак не могу. Мучаюсь, дурью, как сказала бы Нинон, маюсь, а - не могу... Самый лучший мой рассказ прослушал! Чем это ты так озабочен?
Кубик оставил тюбики с краской, оба вышли на крыльцо и уселись на нем. Солнце начало уже опускаться, спуск его был заметен глазу, словно вечер уже поторапливал всем надоевший день.
– Я озабочен?
– опомнился Славик.
– Я вот думаю, что было бы, если б в наш огород вдруг опустились пришельцы?
– У вас, у нынешних пятиклассников, только пришельцы и на уме, - проворчал Кубик.
– Я ему про Фому, а он мне про Ерему.
– Нет, честно, дядя Витя, что бы вы делали?
– Восподи!
– воскликнул художник голосом Евдокимовны.
– Что бы я делал! Да я сказал бы: милости просим на нашу Землю!
– Кубик и не подозревал, конечно, насколько серьезны Славикины вопросы.