Кукушка
Шрифт:
Но толстяк и не думал «угомоняться».
— Мор! — снова повторил он и, воздев палец, обвёл всех сидящих строгим взглядом. — Ибо сказано в Писании: придут Четыре Всадника, а имена им — Мор, Глад, Война и Холод! Они уже пришли в тот град земной! — Он указал на темнеющие вдалеке стены Лейдена. — Хотите, чтоб они пришли сюда, за вами?
— Это что ещё за чудо?! — удивился Хесус, которого, казалось, вообще ничто не могло пронять.
Родригес даже вздрогнул — так этот возглас походил на памятный крик Санчеса, когда они впервые встретили безумного толстяка.
— Это Смитте, он ненормальный, — пояснил Хосе-Фернандес. — Мы нашли его, когда искали рыжего колдуна. Отец Себастьян решил, что он может быть нам полезен.
— Колдуна? Какого колдуна?
— Травника, — пояснил Родригес. — Это травник по прозвищу Лис.
— Травник, травник… — проворчал каталонец, плюнул в костёр, почесал поясницу, подумал и снова плюнул в костёр. — Он у меня уже в печёнках сидит, этот травник! Этот brujo как арбузное семечко: чем сильней его сжимаешь, тем быстрее он выскальзывает из пальцев. Жду не дождусь момента, когда на брошу ему верёвку на шею!
— Хляби небесные, хляби земные… — вдруг отчётливо сказал Смитте. — Новый потоп… новый потоп…
И умолк.
Тут снова раздались шаги, и из темноты возникла фигура человека.
— Buenos noches, caballeros, — грустно произнёс пришелец, останавливаясь так, чтобы огонь освещал его печальный образ с длинными усами. Он стоял там, опираясь на большую алебарду старой ковки с потемневшим древком и моргал. Было ему уже за пятьдесят, и волосы его, там, где они выбивались из-под засаленного берета, были совершенно седыми.
Альберто и Хесус на мгновение примолкли, но, узнав его, загомонили разом:
— О Хенаро! Это же Хенаро! Родригес, это же старик Хенаро, помнишь его? Ven aqui, abuelo [93] . Держи флягу и подсаживайся к нам. Пришелец с достоинством принял фляжку, сесть не сел, но вытер горышко и сделал насколько больших глотков, после чего сказал, возвращая её Хесусу:
— Эстебано умирает.
— Voto a Dios! — воскликнул Хесус. — Эстебан Протеро?
— Si.
— Упокой Господи его душу! За священником послали?
93
Иди сюда, дед (исп.)
Старик покачал головой:
— Это не нужно: его уже исповедовали сегодня вечером.
Альберто закряхтел и обвёл взглядом собутыльников.
— Надо бы сходить к нему, побыть с ним, что ли, — сказал он неловко и пояснил: — При последнем штурме парню раздробило ногу камнем и пробило пулей грудь навылет. Лекарь отнял ногу, мы уж решили, что парень выкарабкается, да, видно, не судьба. Горячка, чтоб её…
— А сколько ему? — вопросил Хосе-Фернандес.
— Семнадцать. Первый бой — и сразу наповал. Ни одного реформата убить не успел.
— Pobre chico [94] … Вот ведь как бывает. И впрямь тогда — надо сходить. Мануэлло, ты же знаешь молитвы и сможешь прочесть всё, что надо. Не будить же отца Себастьяна для этого.
— Vamonos.
— Andamos.
— Пошли.
Все разом встали и направились за стариком Хенаро, оставив Киппера храпеть у тлеющих углей, — всё равно добудиться его не было возможности.
Идти пришлось совсем недолго. Возле ложа умирающего уже собралось человек двадцать, включая профоса в коротком испанском плаще и высокой шляпе и полкового лекаря в чёрной мантии. Лекарь посмотрел на Хенаро и чуть заметно покачал головой.
94
Бедный мальчик (исп.)
Несмотря на лихорадку, Эстебан Протеро пребывал в сознании. Грудь его тяжело вздымалась и опадала, измождённое лицо блестело от пота, красивые черты исказила боль. Не помогали ни водка, ни снадобья. Взгляд его блуждал по лицам стоящих вокруг, в глазах блестела затаённая надежда, сквозь которую время от времени проглядывал мучительный страх подступающей смерти. Парнишка боролся за каждый вдох. Временами он судорожно кашлял, и тогда кровавые сгустки летели у него изо рта. Тонкие, ещё не успевшие загрубеть ладони судорожно шарили по одеялу. Судя по всему, конец его был близок. Все молчали.
— Sangue de Cristo… — высказался шёпотом Родригес. — Ведь и вправду совсем мальчишка. Кто он вам, дон Хенаро?
— Племянник, — так же тихо отозвался дон Херано. — Сын моей сестры.
Тут Эстебан захрипел и мучительно выгнулся. Все замерли. «Отходит», — тихо выговорил кто-то. Мануэль читал Pater noster.
И в этот миг по рядам пронеслось шевеление. Родригес поднял глаза и увидел, как люди расступаются, пропуская к умирающему какого-то человека в монашеских одеждах. Шёл тот совершенно молча, только посох стукал по земле; на одном боку его была большая сумка, с другого боку шла собака — совершенно белая, огромная, без поводка. Это не столько удивляло, сколько настораживало и пугало; круг людей сразу стал шире, словно солдаты боялись к нему приближаться. Никто не произнёс ни слова.
Монах склонился над Эстебаном, потрогал ему пульс и обернулся.
— Нагрейте воды, — распорядился он.
— Зачем вода-то, padre?! — изумился профос. — Разве это нужно для отходной?
— Не надо отходной. Его ещё можно спасти.
Все разом посмотрели на дона Хенаро — старик уже встал на колени, сложил ладони, опустил глаза и истово молился. Некоторые последовали его примеру. Родригес неотрывно глядел на монаха.
— Пресвятая Дева! — вымолвил он наконец. — Кто это?
Альберто Гарсия закивал и наклонился к нему поближе.
— Никто не знает! — зашептал он Родригесу в самое ухо. — С тех самых пор, как, значит, кончилась та стычка, он приходит по ночам и лечит всех… кого попало лечит: раненых, больных, умирающих — всех, на кого махнул рукой наш коновал. Порой с того света вытаскивает! Молись, Альфонсо, может быть, у нашего Эстебано появился шанс.
— Он что, живёт здесь, этот монах?
— В том-то и загвоздка! Никто не знает, откуда он приходит и куда потом девается. Его даже дозорные не видят. Все зовут его «брат Якоб», но в народе ходит слух, будто это сам святой Бернар со своим белым псом… Сперва его пугались и стреляли в него несколько раз, и даже попадали, но он всегда возвращается. Ох, смотри, смотри: а парню-то и впрямь как будто лучше! Успокаивается, задышал нормально, кашлять перестал… Que milargo [95] ! Неужели выживет?
95
Какое чудо! (исп.)