Культура поэзии – 2. Статьи. Очерки. Эссе
Шрифт:
А вот «новое стихотворение» Пауля Целана (в абсолютно адекватном, прекрасном переводе Ольги Седаковой).
Ирландка, разлукой замаранная, руку твоючитает быстрейбыстроты.Синь взгляда ее сквозь нее прорастает,конец и победав одном:ты, пальцеокаядаль.В стихотворении три строфы и десять строк-синтагм. Стихотворение тотально стереоскопично и метафизично (денотативно и метаэмоционально).
В стихотворении Филиппа Жакоте (блестящий перевод О. Седаковой) три строфы соответствуют трём ступеням стереоскопии божественного зрения: глаз человека -> глаз Бога -> глаз инобытия.
Глаз:изобильный источникНо откуда он бьет?Из дали дальше всякой далииз глуби глубже всякой глубиЯ думаю что я выпил иного мираИ, наконец, стихотворение Анастасии Зеленовой, в котором метаэмоция жизни-смерти-любви выражается прямо (что бывает крайне редко). Это – метасмысловое прямоговорение.
наживая врагов..на врагов наживляя любовь..душа коротка —так, что тени совсем никакойНа Урале случилась весна. В Киеве разогнали Майдан. Убит Музычко. А Крым вернулся восвояси – туда, где 300 лет его защищали, отстраивали и любили. И верлибр не победил силлаботонику и тонику. Напротив, он породнился с ними, явив словесности и филологии новую просодию. Русское стихосложение стало богаче. Вот и всё. Пока всё. Такие дела.
Молния в сверчке: время и время
В конце апреля выпал серьезный снег: он валил отовсюду три дня, а потом в течение недели его носило ветром с места на место, вспучивая крыши домов, навесов, бань и беседок, наметая белухины горбы поперек дороги. Мело, вихрило так, будто сухую воду в виде снега вкручивали, как саморезы, во все щели, в землю, в сад – и выкручивали обратно, кроша предсосулечное вещество и взвихривая его над всем, что не было снегом. Завируха…
Птицы уже прилетели – с дальнего и ближнего юга: хищники из Средней Азии и Казахстана, остальные из-за моря. Сквозь снежную бурю пара серых цапель пробивалась к реке Утке;
пять диких уток, вибрируя от холода, летели в пойму Чусовой;
скворцы где-то попрятались – в деревне, в деревянном, – и скрипели, как шуруповерты, пугая кошек и самих себя; из леса прилетели – вернулись – снегири, синицы и свиристели; а над снежными грядками кружились стайки зябликов, первых овсянок, чечеток и полевых воробьев.
Снег повернул время вспять. Остановил его – и повернул. Пространство придушило время – любое: биологическое, ментальное, мнемоническое, календарное, психологическое, рациональное, одним словом, традиционное, привычное, – и только астрономическое время крутило планету, как этого требовали кинетика и гравитация. Я зачерпнул из мешка с поволжским подсолнечниковым семенем двухлитровую кастрюльку, вынес её в снега, пробрался через сугробы, намёты и перемёты к навесу и высыпал семечки на длинный уродливый, но крепкий стол, служивший мне верстаком, – и вернулся в дом. Через пару минут налетели зяблики, овсянки и синицы. Потом к ним присоединились снегири, чечётки и воробьи, и, наконец, под навес спланировали огромные сойки – сразу три. Трижды в день я выносил птицам семечки в кастрюльке. Синицы и сойки помнили меня как кормильца с зимы – и не улетали. Зяблики и остальные лишь сторонились, отлетали недалече, метров на пять, чтобы через полминуты вновь наброситься на семечки. Всё это продолжалось дней пять. Семечки мои отодвинули птичью смерть. Договорились, так сказать, с вечностью. Между зимой и весной образовался зазор, пробел. Снежный. Между временем (жизнью) и вечностью (не-жизнью) образовался тамбур. Семечковый. И – наступило беспространственное время во вневременном пространстве.
Когда кто-то произносит существительное «время», он прежде всего говорит, уточняет, выясняет, идентифицирует своё местоположение относительно другого места. Куда как сложнее и страшнее определить (и – назвать) своё времяположение: оно неопределённо и неопределимо; сорокалетний Мандельштам выглядел стариком, а шестидесятилетний Пастернак – молодым человеком. Возраст пространства, плоти – это всего лишь состояние этих субстанций: юность, детство, старость, младенчество – суть состояния не времени, а вещества пространства (человеческого вещества). Люди чаще имеют дело со временем астрономическим и социальным (историческим) – первое весьма кратко (млрд лет – мгновение в световом тысячелетии), а второе иллюзорно, так как оно придумывается, планируется и осуществляется не по законам природы, а по произволу общественного и персонального договора. Однажды мне, руководителю в те поры Союза писателей, предложили взятку ($ 150 тыс.) с тем, чтобы мы, писатели, освободили особняк в географическом центре Екатеринбурга (взяткодатель и свидетель этого события уже мертвы, так что можно об этом говорить без оглядки), – я отказался взять. Более того, в те беззаконные времена послал бизнесмена Д. подальше (свидетель, мой покойный товарищ, онемел от моего «безрассудства»: он был бизнесмен и денежки любил). Но я упёрся. Мне помогли хорошие люди Ю. М. Золотов, Н. К. Ветрова и Е. В. Ройзман: они «прикрыли» от Д. Дом писателя. Всё: время Д. кончилось. И он действительно покончил жизнь самоубийством ровно через год после попытки подкупа. Бог – не фрайер, как любит говорить мой друг, известный поэт. Социальное время Д. перешло в вечность и стало ничем; моё социальное время продолжилось, избежав вечности. Наличие социального, биологического и персонального времени подтверждает смерть. Смерть бывает короткой (болезнь, убийство etc.); смерть бывает долгой, длинной (биологическая жизнь), и смерть бывает вечной (поэзия, искусство, культура, память). Время – линейно, даже если оно циклично и спорадично (так мы придумали);
вечность – точечна: то есть вертикальна, и возникает она в тех самых пробелах, которые образуются между временем и пространством (первое, повторю, – эфемерно и надуманно, второе есть мы [в том числе необозримых веществ и предметов]). Ни общество, ни наука, ни технический прогресс, ни цивилизация в целом никогда не дадут определение феномена (ли?) времени. Думаю, нет – уверен: время осознается (и, может быть, осознанно выявляется из потока множественных континуумов) только искусством, поэзией, словесностью вообще и – культурой. Время способны ощущать и ощутить все, кто живет одновременно и совокупно (целокупно) разумом-сердцем-душой. Только словесность (вместе с музыкой и искусством) определяет время как СВЯЗЬ сознания с изменяющимся, мобильным, исчезающим, и появляющимся, и вновь нарождающимся пространством. Такие люди (сверхчувствительные), как правило, обладают особым типом подсознания (осознание прошлого), сознания (сознание сущего) и сверхсознания (предощущение и предосознание будущего) – одним словом, сознания, которое принято называть художественным или, точнее, духовным. Время, на мой взгляд, – это связь пространства с сознанием. То есть некое особое состояние интерхронотопического характера, а точнее – состояние трансхронотопии, когда сознание, познавая (и ощущая) пространство, устанавливает связь с познаваемым веществом или предметом, которые, ощутив эту связь, ОТВЕЧАЮТ сознанию, налаживая свою – встречную – связь. Такая связь есть особая энергия, присущая третьему веществу интерфизического характера, которое обеспечивает единство (за счёт своей метагравитационной энергии) физического и метафизического веществ. То есть время как интерфизический феномен возникает для того, чтобы осуществить контакт разноприродных веществ. Художник, поэт (интуитивист, естественно), находясь в состоянии трансгрессии (по Мишелю Фуко: уникальное состояние художественного сознания, проникшего в ПУСТОТУ и создающего из НИЧЕГО – НЕЧТО), то есть в состоянии метакогнитивного мышления и метагносеологического порыва, осуществляя акт метапознания, способен создать энергетически насыщенную связь НИЧЕГО с НЕЧТО (ЧЕМ-ЛИБО), то есть время – истинное, подлинное и функционально неопределённое.
Поэт очень определённо номинирует неопределенность силы и энергии появления НОВОЙ СВЯЗИ между сознанием поэта и поэтическим предметом – кустом. «Никого со мной нет…» – значит следующее: ЧТО-ТО со мной есть, ЧТО-ТО есть с кустом (ветром, водой, светом и т. д.), – это значит: ВРЕМЯ СО МНОЙ ЕСТЬ. Или: между нами есть время.
Пространство – воспроизводимо, то есть моделируемо нами однотипно. Пространство – иерархично, классифистично, типологично, аналитично, синтетично, а значит – системно, структурно и функционально ровно настолько же, как и сознание. Грубо говоря, сознание – пространственно, оно есть ментальный топос само по себе, тогда как время как связь пространства и сознания должно иметь некие интерсубстанциональные характеристики, признаки и свойства. Мы их не знаем, но ощущаем.
А если ты сверчок – пожизненно обязан —сверкать, как будто молния над вязом,и соответствовать призванью своему:быть словом во плоти, быть новоязом,хитиновым пристанищем в Крыму.Фанерную в занозах тишину,из запятой, из украинской комы,горбатым лобзиком выпиливая дни,ты запиши меня в созвездье насекомых —в котором будут спать тарковские одни.С врагами Рериха я в связях незамечен,на хлипком облачке, на облучке —бессмертием и счастьем, изувечен,покуда дремлет молния в сверчке.