Купленная невеста
Шрифт:
— Да вдь нудно больно придется теб, болзная ты моя двонька! Коли-бъ тебя попороли только да въ дальную вотчину услали, а то вдь палачу попадешь въ лапы, вдь въ разбо ты была… На смерть вдь забьютъ на площади на торговой.
Наташа заплакала сильне.
— А ты бги скорй, авось укроешься еще, — сказалъ дядя Игнатъ. — Всхъ не переловятъ, такъ авось до становища нашего доберешься и Богъ помилуетъ. Въ скиты уйдешь, на Волгу, тамъ и проживешь. Бги, двица, не теряй время!
— Я тебя, дядя, не оставлю одного.
— Ишь, ты, шустрая! Что-жъ, изъ бды меня ты вызволишь, что ли? Меня не спасешь, а себя погубишь… Т-съ!
Дядя
— Погоня, близко погоня! — крикнулъ дядя Игнатъ. — Бги, Наташа, пока есть время, бги, Господь съ тобой!
Наташа инстинктивно вскочила на ноги и бросилась по дорог; чувство самосохраненія взяло верхъ надъ всми прочими чувствами.
Дядя Игнатъ перекрестился и досталъ изъ-за кушака топоръ. Почти вплотную наскакалъ на него Черемисовъ впереди своего отряда и круто осадилъ шарахнувшуюся въ сторону лошадь. Прочіе всадники тоже осадили лошадей и окружили дядю Игната.
— Бери его! — крикнулъ Черемисовъ. — Это коноводъ ихній!
— Не обожгись, баринъ! — проговорилъ дядя Игнатъ, приподнялся и ударилъ топоромъ по ногамъ лошади. Она взвилась на дыбы и упала, придавивъ всадника. Въ туже минуту одинъ изъ людей Черемисова почти въ упоръ выстрлилъ въ дядю Игната и положилъ его на мст. Нсколько человкъ, спшившись, бросились за Наташей и схватили ее. Она отдалась безъ сопротивленія.
— Батюшки, да вдь это двка! — вскрикнулъ кто то.
— Наташка это наша, милые! — проговорилъ другой.
— Такъ вотъ кто атаманша то была!
Дворовые окружили Наташу, связавъ ей руки.
Подошелъ Черемисовъ, слегка прихрамывая.
— На коней, ребята, и впередъ! — сказалъ онъ.
— А эту куда двать? — спросили у него.
Любвеобильное сердце гусара сжалось при вид красавицы Наташи, связанной кушаками. Онъ вздохнулъ и задумался на минуту. Увы, спасти эту двушку было нельзя, и ее, отданную въ руки правосудія, ожидала страшная участь. Черемисовъ зналъ это.
— Ее то куда двать, сударь? — повторилъ дворовый вопросъ.
— Отвести въ усадьбу, — отрывисто приказалъ Черемисовъ. — Возьми ее кто нибудь и веди, а мн лошадь отдай. Живо! У кого тутъ изъ васъ конь получше?
— У Митки вотъ барскій карабахъ.
Молодой парень охотникъ подвелъ Черемисову золотистаго Карабаха, и гусаръ вскочилъ на сдло.
— Впередъ, ребята! — крикнулъ онъ. — А ты веди двку и сдай тамъ барину, что-ли… Маршъ!
Отрядъ двинулся впередъ.
— Пойдемъ! — угрюмо проговорилъ молодой охотникъ.
Они медленно двинулись къ усадьб, надъ которой стояло яркое зарево пожара.
— Ишь, на какое дло пошла! — замтилъ парень, поглядывая на Наташу. — Что теперь будетъ то теб, подумать страхъ!
— Отпусти меня, — тихо выговорила Наташа.
— Въ ум ли ты? Что-жъ у меня спина то купленная, что ли? Тебя жаль, а своя рубашка ближе къ тлу. Пошла на такую дорогу, такъ ужъ неча разговаривать.
Они молча двигались по дорог и только изрдка парень вздыхалъ и покачивалъ головой. Онъ привелъ Наташу въ домъ и ее окружили лакеи, казачки, горничныя. Наташа опустила голову на грудь и упорно молчала. Ее одни кляли и бранили, другія жалли, но она не слыхала, кажется, ни тхъ, ни другихъ.
— Гд баринъ-то? — спросилъ приведшій Наташу парень.
— Съ барыней. Насилу въ чувство привели барыню-то; теперича лежитъ и плачетъ,
— Покойники?
— Да. Дворецкаго убили разбойники, Глафиру барынину, Ивана буфетчика…
— Господи!.. Ступайте, доложите барину, что Наташу, молъ, привели.
— Гд-жъ ему докладывать теперича? Онъ тоже раненъ, въ крови весь.
— Такъ что же мн съ ней длать?
— Въ огонь ее, въ пожарище! — крикнула одна изъ дворовыхъ женщинъ, сестра убитаго дворецкаго. — Она это, проклятая, разбойниковъ привела къ намъ!
— Извстно, она и прямая ей дорога въ огонь, въ полымя! — раздались еще голоса.
— Въ клочья ее, проклятую, своимъ судомъ!
— Смирно! — остановилъ старый лакей. — Нешто мы можемъ безъ суда орудовать? Можетъ, она укажетъ, гд вся шайка пребываетъ.
— Такъ что же съ ней длать?
— Запереть пока начальство не прибыло.
Лакей осмотрлъ, хорошо ли завязаны руки у Наташи, приказалъ связать ей ноги, и собственноручно заперъ въ буфетной комнат, приставивъ караулъ.
XXV
Катерина Андреевна перенесла сильнйшую горячку и пролежала въ постели очень долго. Боле недли она была въ безпамятств и бредила, и металась, видя разбойниковъ, Наташу, представляя себя въ ея рукахъ всячески терзаемую. Лучшіе доктора тогдашней Москвы лчили ее и боролись съ тяжелымъ недугомъ, опасаясь за умственныя способности сильно потрясенной больной. Легко раненый Павелъ Борисовичъ не отходилъ отъ постели Катерина Андреевны и спалъ кое-какъ, прикурнувшись на диван, не боле трехъ четырехъ часовъ въ сутки. Наука съ одной стороны и здоровая молодая натура съ другой сдлали свое дло, и Катерина Андреевна выздоровла. Первымъ ея вопросомъ былъ вопросъ о Над.
— Что эта двушка, эта «купеческая невста» у насъ? — спросила она.
— У насъ, мой ангелъ, — отвтилъ Павелъ Борисовичъ.
— Отпусти ее къ жениху…
— Да? — слегка удивился Павелъ Борисовичъ.
Онъ думалъ, что у Катерины Андреевны, какъ и у него, явится особенно сильная ненависть къ «хамамъ» посл всего случившагося. Что до него, то онъ видть не могъ теперь своей дворни, сдлался съ нею строгимъ до жестокости и какъ бы мстилъ имъ за болзнь, за страданіе Катерины Андреевны. Онъ жестоко наказалъ всхъ тхъ, которые оказались освобожденными отъ суда, какъ не принимавшіе участія въ разбо; помилованы имъ были лишь т, которые прямо заявили себя преданными барину, а надъ могилою погибшаго геройской смертью дворецкаго онъ поставилъ богатый памятникъ съ подобающей надписью и всю семью дворецкаго отпустилъ на волю, щедро наградивъ. Особенно сурово и круто обошелся онъ съ бывшими фаворитками, какъ бы мстя имъ за вину Наташи. Они были поголовно обвинены въ пособничеств, въ бездйствіи, въ соучастіи — не судомъ уголовной палаты, а Павломъ Борисовичемъ и понесли наказаніе въ вотчин, вынесли по сту и боле ударовъ, а затмъ разосланы по дальнимъ имніямъ. Весь штатъ прислуги, за очень немногими исключеніями, Павелъ Борисовичъ перемнилъ и боле чмъ на половину взялъ нанятыхъ. Онъ прямо возненавидлъ свою дворню, не понимая того, что она была обижена вопіющей несправедливостью, деспотизмомъ «бглой барыни» и ея наперстницы Глафиры. Питая теперь такія чувства ко всмъ дворовымъ и крпостнымъ, отрицая въ нихъ вс человческія чувства, онъ былъ удивленъ желаніемъ Катерины Андреевны отпустить Надю.