Купленная невеста

Пазухин Алексей Михайлович

— Сиди! — грозно крикнула Наташа и толкнула барыню. — Это еще не сейчасъ, на все время, а пока вотъ теб отъ меня что. Эй, вы, смотрите!

Наташа размахнулась и ударила Катерину Андреевну по лицу… Пронзительно вскрикнула Катерина Андреевна, метнулась и упала на колни съ глухими рыданіями. Наташа подняла ее за волосы и снова бросила въ кресло.

Въ эту минуту въ комнату вбжалъ одинъ изъ грабителей, проворно засовывая въ карманы штановъ пачки ассигнаций.

— Наутекъ вс, живо наутекъ! — крикнулъ онъ. — Дядя Игнатъ, Наташа, гд вы? Живо ноги уносите! Кто то изъ дворни забрался на колокольню и ударилъ сполохъ, мигомъ изъ села народъ подоспетъ!..

Дядя Игнатъ, который вязалъ руки ревущей

Глафир, бросилъ ее и вышибъ раму. Звонъ набата ясно и рзко полился теперь въ комнаты, заглушая вс звуки.

— Анаsемы! — бшено крикнулъ дядя Игнатъ. — Живо на колокольню кто нибудь и снять звонаря, головой его внизъ съ колокольни!.. Утекай, ребята, пока время есть! Тяжелаго не брать съ собой ничего, на телги таскай все и со двора, да лошадей бери съ конюшни, верхомъ утекай. Эхъ, пропадемъ мы, перехватятъ мужики, подоспютъ!.. На смерть бей тхъ, которые караулить были поставлены и на колокольню ворога допустили!

Суматоха поднялась невообразимая. Быстро хватали грабители что попадало подъ руки и бжали во дворъ. О главной цли нападенія забыли, и никому не пришло въ голову найти Надю и взять ее съ собою. Тутъ была теперь цль «свести счеты» — у однихъ и награбить какъ можно больше — у другихъ.

— Хотлъ было я тебя, змя подколодная, за ноги на осин повсить, да, знать, умолилъ кто нибудь за тебя Бога, — обратился дядя Игнатъ къ Глафир. — Вотъ теб разомъ конецъ, безъ муки, получай и за меня и за дворню раззоренную…

Онъ взмахнулъ топоромъ, и Глафира даже не пикнула подъ страшнымъ ударомъ.

— Наташа, бросай свою барыню, не рука теб потшаться надъ нею, — крикнулъ Игнатъ. — Живо, двка, а то въ западн будешь: отъ села огни показались, съ фонарями народъ бжитъ.

Поспшно бросились отступать нападающіе. Нкоторые хватали лошадей изъ конюшни и скакали верхомъ, захвативъ съ собою что успли; другіе, особенно алчные, запрягали лошадей въ телги и укладывали награбленное; третьи просто бжали въ лсъ черезъ ршотку сада. Дворня, какъ были уврены разбойники, была на ихъ сторон, подготовленная лазутчикомъ, но изъ пятидесяти дворовъ села, конечно, нашлось бы много такихъ, которые готовы за барина въ огонь и въ воду, а кром того набатъ могъ всполошить и ближайшія деревни.

Грозно командовалъ дядя Игнатъ, таща Наташу и размахивая топоромъ. Онъ рубилъ тяжи у запряженныхъ въ телги коней и приказывалъ бросить награбленное имущество, билъ обухомъ по спинамъ ослушниковъ, стукнулъ раза три и Наташу, продолжавшую рваться отъ него.

— Ой, брошу, двка, коли не уймешься, и попадешь ты въ лапы палача! — говорилъ онъ.

— Пусть попаду, а только отпусти ты меня, хочу я ненавистницу мою извести! — молила обезумвшая отъ ненависти и злобы двушка.

— Ой, пришибу, коли не уймешься! — возразилъ ей полюбившій ее, какъ дочь, мужикъ.

Онъ неуклюже взобрался верхомъ на первую попавшуюся лошадь, взвалилъ поперекъ Наташу и выхалъ изъ конюшни на дворъ, подпрыгивая на кон и работая локтями.

— Ну, живо утекай! — крикнулъ онъ послдній разъ. — Ребята, брось кто нибудь огня въ солому да въ сно: мужики прибгутъ и начнутъ пожаръ тушить, а мы межъ тмъ до крутаго оврага доспемъ, а тамъ ужъ уйдемъ, тамъ не поймаютъ.

Онъ обхватилъ правою рукой Наташу, дернулъ лвою поводъ, толкнулъ ногами коня и маршъ-маршемъ выскакалъ на дорогу.

На счастье разбойниковъ, ближайшая, съ поля на поле, дорога отъ села была понята разливомъ, и мужикамъ пришлось длать «крюкъ», бжать въ обходъ, что составляло версты три.

Слыша набатъ и увидавъ потомъ пламя быстро занявшихся снныхъ сараевъ, мужики бжали изо всхъ силъ, утопая въ грязи, попадая въ промоины и лужи, спотыкаясь и падая. Заслышавъ выстрлы, мужики догадались, что тутъ не просто пожаръ, а повтореніе «Чубаровской исторіи», поэтому они бросились

къ господскимъ огородамъ и, разобравъ тынъ, вооружились кольями. Вроятно, разбойники не успли уйти и версты, какъ цлая армія мужиковъ была во двор. Не скоро поняли, въ чемъ дло, не скоро освоились. Кому то изъ «врныхъ» дворовыхъ пришла мысль немедленно освободить связанныхъ Павла Борисовича и Черемисова. Павелъ Борисовичъ былъ раненъ, но Черемисовъ оказался живъ и невредимъ. Мигомъ сообразилъ онъ, что надо длать. Саблю на голо, и онъ былъ лихимъ гусаромъ, умющимъ не только командовать, но и воодушевить своею командой. Живо отперъ онъ псарей, въ одинъ мигъ были они верхами, вооружившись, чмъ попало; сли на коней и вс т, кому достало лошадей, а ихъ было много. Привычные псари построились по два въ рядъ и «справа по два» рысью выхали на дорогу, предводительствуемые Черемисовымъ. Сзади тронулись различными аллюрами дворовые, а мужики, съ кольями и топорами, подъ предводительствомъ старосты, двинулись бглымъ шагомъ въ лсъ. Часть тхъ и другихъ была оставлена тушить пожаръ и оберегать домъ. Не забылъ Черемисовъ перевязать и запереть тхъ изъ дворовыхъ людей, которые оказали явную измну во время нападенія. Верховые были посланы въ городъ за докторомъ и къ исправнику. Въ набатъ Черемисовъ приказалъ звонить все время, чтобы сбить какъ можно больше народу.

— Нкоторые изъ васъ поступили, какъ подлые измнники и негодяи, — говорилъ онъ дворовымъ, собирая ихъ въ походъ, — а вс вы вели себя, какъ трусы, какъ бабы, и позволили перевязать себя шайк бродягъ, отдавъ ей въ руки вашего господина и его добро, которымъ и вы живы съ вашими дтьми, такъ покажите же себя хоть теперь, искупите вашу вину передъ Богомъ и вашимъ господиномъ, который поставленъ надъ вами Божіимъ соизволеніемъ, который вмсто отца для васъ. Впередъ, рябята, и переловимъ разбойниковъ всхъ до одного, защитимъ округу отъ ихъ насилія, заслужимъ и Богу, и Царю!

Народъ воодушевился. Гулъ набата подымалъ его чувства, пламя пожара, которымъ могло быть истреблено не только господское имущество, но и имущество дворни, подогрло эти чувства, и вс до одного готовы были идти куда угодно. Освщая дорогу фонарями и зажигаемыми сухими втвями смолистой сосны, то крупной рысью, то въ карьеръ подвигалась дружина Черомисова впередъ. Бгомъ шелъ пшій отрядъ лсомъ, тоже освщая дорогу фонарями. Очень скоро и конные, и пшіе начали догонять разбойниковъ. Иные обезсилли отъ взятой не въ мру добычи, другіе сбивались съ дороги и попадали въ зажоры, въ промоины; третьихъ, какъ непривычныхъ къ верховой зд, сбрасывали горячіе кони. Къ числу такихъ принадлежалъ и дядя Игнатъ со своей драгоцнной ношей. Лихой аргамакъ, который попался на его долю, понесъ его вихремъ, но не дяд Игнату, неуклюжему громадному мужику, было сидть на этомъ аргамак, особенно обремененному Наташей. На первой же канав, черезъ которую конь перелетлъ вихремъ, дядя Игнатъ свалился, крпко ударившись тыломъ о твердые корни придорожныхъ сосенъ. Наташа упала на него и не получила ушиба. Вскочилъ было дядя Игнатъ сгоряча, но сейчасъ же и опустился: у него была переломлена нога.

— Эхъ, двка, пропалъ я! — съ тоскою воскликнулъ онъ. — Утекай какъ хочешь, одна, ногу я переломилъ…

Наташа склонилась къ нему.

— Можетъ, я поведу тебя, дядя? — сказала она.

— Какъ разъ теб подъ силу это, — усмхнулся Игнатъ. — Нтъ, двушка, бги, куда глаза глядятъ, а мой, стало быть, часъ пришелъ.

Наташа заплакала.

— Эхъ, братъ, заныла, а еще атаманша! — съ грустною и добродушною ироніей проговорилъ дядя Игнатъ. — Атаманъ Груня не плачетъ, сказываютъ.

— Да что же мн длать, дядя? Ненавистницу я упустила изъ рукъ, не потшилась надъ ней, нашихъ всхъ, гляди, переловятъ, тебя тоже схватятъ, куда-жь мн бжать то теперь? Пущай берутъ и меня.