Кузница Тьмы

Эриксон Стивен

– Кто же тянется?

– Я слышал упоминание имени Ардаты. И Сестры Снов.

Драконус отвернулся, лицо его было непроницаемым.
– Всему свое время, - буркнул он.

– Многое придется исправить, - снова улыбнулся Старик.
– А пока что мое дитя приближается.

– Вечно ты это твердишь.

– И буду, пока не исчезнет нужда.

– Никогда не понимал, почему ты доволен простым отражением, Старик.

Улыбка стала шире.
– Знаю.

Он повернулся и пошел к дому, сфера поплыла следов, унося ледяной холод, обещание мертвого воздуха.

На полпути Старик

помедлил и оглянулся.
– О, Драконус, почти забыл. Есть новости.

– Какие?

– Верховный Король построил корабль.

Аратан ощутил исходящее от отца внезапное напряжение. Незримая сила оттолкнула его на шаг, еще на шаг. Он задохнулся, оседая - и рука подтянула его ближе.
– Прости, - сказал Драконус.
– Я был неосторожен.

Согнувшийся Аратан кивнул, принимая извинения. Старик скрылся в доме, унося за собой свет.

– Я плохо переношу, - сказал Драконус, - неприятные новости.

Носы лошадей с готовностью обнаружили источник. Ринт склонился, изучая с седла окруженный каменным бортиком пруд. Как и предсказывал Драконус, ласточки кружили и метались над неподвижной водой, да и летучие мыши тоже. Ферен хмыкнула рядом: - И что думаешь?

Статуя занимала центр водоема. Огромная фигура по бедра в воде, грубо вытесанная из серпентина - словно в насмешку над возможностями камня, ведь всем ведомо, что серпентин поддается тончайшей полировке. Ринт никогда не видел единого каменного блока, хотя бы сравнимого размером с таким монстром; скорее он был знаком с игральными костями и тому подобными изделиями из этого материала. И все же работа выглядела на редкость бездарной. Торс и конечности были искривлены. Казалось, камень плачет от боли. Ноги покрывала грязь - высохшие водоросли, следы медленного опускания воды после весеннего разлива. Лицо, поднятое вверх над толстой, почти квадратной шеей, посылало небесам гримасу. Лишь оно носило следы руки искусного мастера. Ринт смотрел, словно загипнотизированный.

Раскан прошел за спинами погран-мечей, подводя коней к грубо отделанному краю пруда.

Ферен со вздохом соскользнула с седла, уронив поводья, чтобы лошадь могла присоединиться к другим у водопоя.

– Думаю, это должен быть Тел Акай, - сказал наконец Ринт.

– Конечно, Тел Акай, - фыркнула Ферен.
– Вся эта боль...
– Она держала в руке три бурдюка. Присела у края, начав их заполнять.

Чувствуя себя обманутым, Ринт отвел взгляд от искаженного мукой лица великана и спешился. Взял свои пустые бурдюки.

– Я о том, - сказала Ферен, - к чему ставить статую в середине прудика? Там даже нет пьедестала.

– Она, наверное, тонет в грязи.

– Что же это за монумент, на грязи?

Вода была холодной и чистой. Казалось, пруд уходи на неизмеримую глубину, но, заподозрил Ринт, это лишь эффект тусклого света.
– Не доверяю магии, - бросил он.
– А селение ею так и смердит.

Раскан крякнул.
– Чую то же самое, Ринт. Кожа в мурашках. Если лишь такое ждет по эту сторону Барефова Одиночества... не удивляюсь, что мы редко навещаем здешние земли. И народ, выбравший такую вот жизнь.

Ферен выпрямилась, оборачиваясь.
– Кто-то идет, брат.

Ринт

подумал, не плюнуть ли в воду, и не решился. Он подумал, что Раскан сожалеет о своих словах, ведь подошедший Азатенай мог их расслышать. Не вставая, он изогнулся, чтобы увидеть пришельца. Женщина средних лет, полная, но не чрезмерно; казалось, впрочем, что все складки на теле провисли, и жир на животе выпирал, раздвигая грубую куртку. Кожа была белой как снег и покрытой растяжками. Ринт решил, что раньше она была куда толще.

Женщина встала в нескольких шагах и скривилась.
– Вы меня не знаете, - сказала она на языке Тисте, но глухо и с сильным акцентом.

Ферен кашлянула.
– Простите, Азатеная. Не знаем.

– Меня знают Бегущие-за-Псами. Я оказываюсь между ними в зимние ночи. Они видят меня в кострах. Мне поклоняются, я вижу поклонение в глазах, в отраженном блеске пламени.

– Значит, - сказал Ринт, - вы далеко путешествовали, чтобы прийти сюда.

Ухмылка увяла. Женщина пожала плечами: - Я могла бы выбрать обличье красоты. Но они пичкают меня едой, и я едва могу шевелиться.
– Тут она коснулась рукой живота, проникая внутрь - Ринт с ужасом понял, что растяжки оказались шрамами, и одна из ран вдруг открылась, позволяя протиснуть руку глубже. Когда она вытащила руку, скользкую от крови и гноя, в ней оказалась глиняная, похожая на клубень фигурка. Женщина швырнула фигурку к ногам Ферен, та непроизвольно отскочила.

Ринт выпучил глаза, видя, как рана закрывается; кровь текла, жидкая как дождь, и вскоре живот снова стал алебастрово-белым.

Ферен поглядела на глиняную фигурку, чуть помедлила и нагнулась, поднимая.

Вглядевшись, Ринт понял, что это фигура женщины с едва намеченной головой, огромными грудями и круглым животом. Ноги смыкались под чрезмерно большим влагалищем.

– Они кормят огонь, - сказала женщина.
– И я толстею.

Раскан был бледным, он стоял, онемев и словно готовясь сбежать. Женщина пошла к нему.
– Я тебя пугаю? Не хочешь ли ощутить мой вес под собой? Принять влажный дар?

Ринт видел, что Раскан весь дрожит.

– Я могла бы поставить тебя на колени, - продолжала женщина.
– Такова моя сила. Думаешь, будто понимаешь красоту. Грезишь о женщине тонкой, как дитя, и не видишь в этом ничего извращенного. Но когда перед тобой предстает подобная мне... чувствую в тебе жажду преклонения, пусть жажда эта кажется тебе постыдной. Ложись наземь, Тисте, позволь, я научу тебя всему насчет власти...

– Хватит!

Приказ прозвенел в воздухе. Ринт, не владея собой, обернулся. Это появился Драконус с плетущимся на шаг позади Аратаном.

Азатеная попятилась, снова ухмыляясь; мелькнувшая на лице злоба быстро исчезла.
– Я лишь развлекаюсь, Драконус. Без вреда.

– Изыди, Олар Этиль. Ползи назад, к своим Бегущим-за-Псами. Эти же под моей опекой.

Она фыркнула.
– Опека им нужна. Тисте.

Слово сочилось презрением. Бросив фигурку, Ферен потянулась за мечом, но подступивший Ринт удержал ее руку.

Раскан поковылял в сторону, закрывая лицо руками. Он чуть не столкнулся с Драконусом - тот вовремя увернулся - и побежал. Ринт явственно видел, какой гнев обуял господина.