Квинтет из Бергамо
Шрифт:
Это замечание настолько соответствовало его собственным убеждениям, что Ромео радостно рассмеялся. И по заведенному в семье обычаю ссора завершилась страстными поцелуями, слезами и счастливым детским гвалтом.
***
Тарчинини как раз надевал свои шлепанцы, когда ему в голову вдруг пришла мысль, от которой он застыл на месте, одновременно ощутив надвигающуюся смертельную опасность и осознав, что выдал порученное ему задание. Увлекшись красноречивой перепалкой, они с Джульеттой разболтали всем кому не лень, что комиссара Тарчинини направляют в Бергамо с каким-то таким серьезным заданием, что ему даже придется действовать
— Ma che, мой Ромео! Что с тобой?!
Он посмотрел на нее, как смотрят на столпившихся у изголовья близких умирающие, и уже слабеющим голосом простонал:
— Ах, Джульетта... если бы ты знала... может, ты меня сейчас погубила!..
Получив необходимые разъяснения, Джульетта провела остаток дня и изрядную часть ночи, пытаясь убедить супруга отказаться от задания, которое теперь, когда тайна раскрыта, слишком опасно для отца шестерых детей. В сущности, Ромео охотно подчинился бы разумным доводам жены, если бы его не удерживало от этого шага уязвленное самолюбие. Не мог же он, не осрамившись, вот так взять и заявить Челестино Мальпаге, что отказывается от порученного задания под тем предлогом, что по неуместной болтливости супруги, да и его самого тоже, возможно, оповестил о своих планах гипотетического противника и теперь подвергает себя смертельному риску. Ночь чета Тарчинини провела — хуже не бывает. Терзаемая угрызениями совести, Джульетта почти не сомкнула глаз, а всякий раз, когда ей удавалось хоть ненадолго заснуть, перед ней возникали кошмарные видения, хоть и различающиеся по декорациям, но с неизменным главным героем в лице комиссара, которого всякий раз убивали самыми изощренными методами, порой свидетельствуя о наличии у мучителей прямо-таки незаурядной изобретательности.
Собираясь наутро в школу, малыши сразу же уловили весь трагизм ситуации, и необычное для этого семейного очага безмолвие красноречивей всяких слов говорило о том, что тут назревало нечто серьезное. Младшие не решились задавать родителям никаких вопросов, лишь один Ренато, обратившись к матери, поинтересовался, что же все-таки случилось. Вместо ответа мамаша разразилась рыданиями. Это произвело на него такое впечатление, что он, вопреки своему обыкновению, промолчал и даже, не стал добиваться ответа. Когда дети прощались с отцом, Джульетта не выдержала и мрачно, едва сдерживая рыдания, проговорила:
— Поцелуйте покрепче папу, дети мои... Один Бог знает, суждено ли вам снова его увидеть!
После этих слов она жалобно застонала, ее примеру тотчас же последовали и девочки, ровно ничего не понявшие в семейной трагедии, но выражавшие таким образом полное доверие маминой интуиции. Ромео крепко прижал к груди каждого представителя своего потомства, а когда настала очередь Ренато, с пафосом произнес:
— Итак, ты уже слышал вчера, сын мой Ренато, что я, твой старый отец, снова готов пожертвовать собой во имя торжества Правосудия. Не исключено — я подчеркиваю: не исключено — что мне суждено погибнуть, выполняя свой долг. Если так произойдет, прошу тебя, не забывай отца и всегда и во всем поступай, как я тебя учил. Надеюсь также, что ты позаботишься о матери и малышах!
Растроганный до глубины души, Ренато дрожащим голосом заверил, что в случае чего приложит все усилия, чтобы быть достойным такого выдающегося отца. Когда малыши уже выходили из квартиры, родители услышали, как Фабрицио спросил, обратившись к старшему брату:
— А что, наш папа правда скоро умрет?
Этот невинный вопрос снова бросил супругов в объятия друг друга.
Когда час пробил, Джульетта Тарчинини — одевшись по такому случаю во все черное — проводила мужа до пьяццы Бра, где останавливался автобус, следовавший из Милана на Брешию и Бергамо. Всю дорогу комиссар не переставая наставлял супругу:
— Запомни хорошенько, Джульетта, что с этого момента я профессор Аминторе Роверето. Смотри уж, будь повнимательней, поняла?
— Ma che, Ромео! За кого ты меня принимаешь? Все понятно. Теперь я синьора Роверето...
Она глубоко вздохнула.
— А все-таки, знаешь... В моем возрасте уже трудно привыкать к чужой фамилии, а ты как считаешь?
— Ведь ты же знаешь, что это просто военная хитрость, поняла?
— Так-то оно так, только у меня такое чувство, будто я изменяю тебе с этим Аминторе Роверето...
Тарчинини заговорщически подкрутил ус и игриво заметил:
— А знаешь, это неплохая мысль!
На пьяццу Бра они прибыли в тот момент, когда шофер автобуса уже начал выкрикивать имена пассажиров. Тарчинини с женой, целиком поглощенные близкой разлукой, не обращали никакого внимания на то, что происходит вокруг.
— Профессор Аминторе Роверето!
Поскольку никто не ответил, столпившиеся перед автобусом пассажиры начали вглядываться друг в друга, пытаясь догадаться, кто же из них профессор Роверето.
— Есть здесь профессор Аминторе Роверето?
— Раз его здесь нет, давайте продолжайте дальше!— пробрюзжал один из пассажиров.— Не ждать же нам всем этого профессора, как по-вашему, а?
Столь бесцеремонное вмешательство в сферу его компетенции явно не понравилось шоферу.
— Я что, просил у вас совета?
— По-моему, я имею полное право высказать свое мнение, разве нет? Я, между прочим, заплатил за билет от Рима, чтобы ехать по итальянским дорогам, а не стоять здесь в ожидании каких-то непутевых пассажиров!
— Ma che! Если я вас правильно понял, вы, кажется, собираетесь учить меня, как мне делать свое дело, а?
— Во всяком случае, напомнить, что существуют правила!
— Скажите на милость!.. А вы знаете, синьор, где я видел этих ваших римлян?
Пока римлянин задыхался от ярости, угрожая, что по прибытии в Милан немедленно подаст на него жалобу, остальные улыбались, тайком сочувствуя шоферу, ибо в Вероне жители Рима не очень-то в чести.
— Профессор Аминторе Роверето!
Первой услышала Джульетта. Этому громкому кличу удалось наконец пробить брешь в том облаке разделенной нежности, которое отделяло их с мужем от всего остального мира.
— Ma che! — воскликнула она. — Ты что, Ромео, забыл, что ты и есть профессор Роверето?
Тарчинини испустил какое-то приглушенное междометие и громко выкрикнул:
— Здесь!
Тут какая-то дама кисло-сладким голосом заметила;
— Кажется, кому-то непременно захотелось обратить на себя внимание!
Кровь в Джульетте сразу же взыграла.
— Если бы вам, синьора, пришлось изменить имя, думаю, вы бы тоже не сразу к нему привыкли, а? А моего мужа зовут Роверето только со вчерашнего вечера, так что, по-моему, это вполне простительно!