Квинтет из Бергамо
Шрифт:
Дама, решив, что это просто глупая шутка, пожала плечами и с явным неудовольствием отвернулась. Ромео же побледнел как полотно и, схватив жену за руку, сердито проворчал:
— Тебе что, непременно надо, чтобы все были в курсе?
Джульетта только сейчас осознала свою оплошность и смущенно возразила:
— Прости меня, Ромео, но не могла же я смолчать, когда тебя обижают!
Все путешественники уже заняли места в автобусе, ждали одного комиссара, которому — на забаву одним и к великой ярости римлянина, который уже пришел к тому времени в крайне желчное состояние духа — никак не удавалось вырваться из цепких рук супруги.
— Эй, влюбленные! —
Все в автобусе засмеялись — кроме римлянина, который почувствовал всеобщую враждебность, объяснив ее завистью провинциалов к столичному жителю. Наконец Тарчинини с трудом оставил супругу и вскарабкался в автобус. Однако прежде чем он смог тронуться с места, Джульетта, снова во власти мук ревности, успела крикнуть:
— Послушай, Ромео! Если там бергамские девицы станут с тобой заигрывать, ты не говори им, будто тебя зовут Аминторе Роверето, ладно? Лучше скажи свое настоящее имя и добавь, что ты комиссар полиции, они сразу перепугаются и оставят тебя в покое!
И дабы придать больше веса своему заявлению, она обратилась к даме, которую впервые видела, и добавила:
— Ну где бы мой Ромео ни появился, все женщины сразу же начинают вешаться ему на шею! Честное слово!..
И она действительно во все это верила. Что же касается Тарчинини, то он, пока тяжелый автобус выруливал на дорогу, стоял с мертвенно-бледным лицом и без конца повторял себе, что отныне все его попутчики знают его профессию и то, что он скрывается под чужим паспортом. Думая про участь Лудовико Велано, он плюхнулся на зарезервированное для него место, которое оказалось рядом с римлянином.
Пока они ехали по улицам Вероны, Тарчинини смотрел на с детства знакомые места, как, должно быть, смотрела лошадь или корова, которую везут на убой и которая осведомлена об уготованной ей судьбе. Каждая улочка вырывала у него глубокий вздох, каждая площадь — с трудом сдерживаемые рыдания. Он уже не сомневался, что все эти дорогие сердцу места он видит в последний раз. Проезжая мимо церкви Санта Тереза деи Скальци, он почти явственно «увидел» свои собственные похороны, поддерживаемую под руки соседями жену, крепко сцепившихся ручонками ребятишек, Это мрачное видение разволновало его до такой степени, что он не смог сдержать слез.
— У вас что-нибудь случилось, синьор? — поинтересовался удивленный сосед.
В ответ Ромео только горестно кивнул головой.
— Потеряли кого-нибудь из близких? — не отставал римлянин.
— Пока нет.
— Ах, понимаю... Наверное, кому-то из ваших угрожает смерть?
— Да...
— Вашей супруге? Или, может, ребенку?
— Нет... мне самому.
Поначалу слегка ошеломленный ответом, римлянин быстро пришел в себя, составив себе вполне четкое представление о дурацких шутках, которые, похоже, в большой чести у обитателей Вероны, и нарочито повернулся спиной к соседу, дав себе слово не вступать с ним больше в разговоры вплоть до самого конца совместного путешествия.
Ромео же еще больше утвердился во мнении о бессердечности римлян.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Как и все, кому вскоре, может быть, предстоит расстаться с жизнью, весь путь от Вероны до Бергамо Ромео неотступно вспоминал свое детство. Он видел себя ребенком, мальчишкой, потом подростком... Он умилился при воспоминании о бабушке с дедушкой, чьи добрые лица, казалось, нарочно выплыли из туманной дали, чтобы прийти ему на помощь в эту трудную минуту. Ему слышался неповторимый говор, который, за давностью лет, казалось, должен был бы уже давно стереться из его памяти. Видел фигуры людей, которых считал непоправимо затерянными в глубинах времени. У Тарчинини было такое чувство, будто все мертвые семейства вдруг заспешили ему навстречу, и это наполнило его таким ужасом, что он — к великому изумлению ближайших соседей по автобусу — не смог сдержаться и слабо позвал «мама...». Шокированный римлянин искоса наблюдал за этим толстячком с залитым слезами лицом, который вел себя как какой-то сопливый сосунок. Находя в этом новое подтверждение своим догадкам, он теперь с полным правом уравнял северян с аборигенами с юга Италии и сицилийцами, к которым всегда относился с непреодолимым презрением. Внезапно он наклонился к скорбящему соседу и во весь голос поинтересовался:
— Если вас не затруднит, синьор, не могли бы вы лить слезы на что-нибудь другое и оставить в покое мои брюки?
Если кого-то из пассажиров и развеселило подобное замечание, то шофер, еще не забывший короткой перепалки с уроженцем Рима, напротив, неожиданно встал на защиту Ромео. Он бросил следить за дорогой и, обернувшись, бросил через плечо:
— Сразу видно, синьор, что вы человек бессердечный, если, конечно, вам интересно знать мое мнение!
— Ваше мнение, синьор, — тут же парировал римлянин, — мне в высшей степени безразлично, более того, я бы как раз очень попросил вас заниматься своим делом и следить за дорогой — если, конечно, вы не поставили себе целью непременно угодить в аварию. Впрочем, может, у вас, миланцев, принято водить автобус задом наперед?
Вскипев от злости, шофер чудом избежал столкновения со злополучным крошечным «фиатом», и сидевшая на рулем девица, с перепугу позабыв все правила хорошего тона, обозвала шофера автобуса убийцей, фашистом и даже с... сыном. Чем доставила огромное удовольствие римлянину, который, уже предвкушая окончательную победу, лицемерно поинтересовался:
— Должно быть, ваша приятельница? Сразу видно, очень хорошо вас знает...
К несчастью, на фиатике, чья хозяйка обладала даром так колоритно выражать свои переживания, оказался римский номерной знак, и шофер снова обернулся и крикнул:
— Что мужчины, что женщины — как из Рима, так обязательно нахамят! В наших краях, синьор, у женщин есть все-таки какое-то чувство приличия — ma che! — что тут говорить, похоже, у вас там даже не знают, с чем его едят, а?
— Уж не думаете ли вы, — побелев от бешенства, заорал римский житель, — что я приехал в такую даль, чтобы выслушивать нравоучения от какого-то полуитальянца?!
— Это я-то полуитальянец?
— Да все вы тут, на севере, сплошные полукровки, да и что удивительного, если вас столетиями захватывали все кому не лень!
От возмущения шофер едва не вывалился из сиденья, так хотелось ему поскорее вцепиться в обидчика, однако испуганный вопль Тарчинини вынудил его вернуться к исполнению своих прямых обязанностей, и он, показав быстроту реакции, каким-то чудом не врезался в кузов идущего впереди грузовика с овощами.
— И это у вас здесь называется вождением автобуса?! — порадовался римлянин.
В этот момент с одного из задних сидений поднялся весьма благообразного вида старичок и направился к уроженцу столицы.