Лабинцы. Побег из красной России
Шрифт:
Штаб расположился в лесу, на изолированной небогатой даче на пригорке. В ней жила одинокая хозяйка, старая барыня, которая никого не принимала у себя. Да нам было и не до приемов.
Со дня моего вступления в командование дивизией я редко видел штаб дивизии, детище генерала Бабиева. Мы все время передвигались. Со мной были только необходимые чины штаба без его начальника, полковника Гришина. Здесь же, у Мацесты, сгруппировался полностью весь штаб, так как «тыла» фактически у нас не было. Сочи сдан. Идти дальше некуда. Адлер, как последний наш городок, переполнен другими и высшими штабами. Вот почему все и примкнули к своему штабу или к своим полкам, которые увеличивались в своей численности по мере отхода.
Что
За обеденный стол сели все и защебетали. То есть я дождался того, чего не любил, — нахождения сестер милосердия при полках.
Полковник Гришин, при властном и горячем генерале Бабиеве, выработал в работе с ним определенный тон: послушание и почтительность. В эту должность он вступил на Маныче весной 1919 года. Тогда я встречался с ним два-три раза, бывая в штабе дивизии. С Бабиевым он провел всю войну. Он много работал и докладывал мне то, что сам уже изучал. Доклады были обыденные. Писались приказы, делались распоряжения, вот и все. На меня он произвел впечатление скромного, трудолюбивого штабного офицера. Одет он по-штабному, но без щегольства. Такова была и его супруга. Гришин всегда был занят бумагами, и моими постоянными собеседниками были есаул Ишутин, глава всех чинов штаба, и ротмистр Дейбель223, офицер для поручений и личный друг генерала Бабие-ва. При ротмистре супруга, молодая изящная брюнетка армянского или цыганского типа с веселыми глазами.
К обеду следующего дня в штаб дивизии вернулся полковник Преображенский. Он был очень вялый и какой-то разочарованный, почти в прострации. О чем-то долго, наедине, говорил с Гришиным. Так как он был старше меня в чине и законным командиром бригады я спросил его разрешения вернуться в полк, на что он ответил только «кивком».
1-й и 2-й Лабинский полки стояли в пологом ущелье, в 6 верстах севернее Адлера. Отсюда начиналась довольно широкая безлесая лощина с песчаными берегами к Черному морю. Уже появился маленький подножный корм для лошадей. Вся лощина была занята войсками, стоящими биваком. Наш полк разросся неимоверно. В нем было около 1500 шашек, не считая пулеметной команды. Все лабинцы-беженцы, бросив подводы, влились в свою бригаду. И у меня, и у офицеров была только радость от такого громоздкого полка. Мы еще собирались воевать, пока же «идти в Грузию», а слух «о мире с красными» был просто смешон.
Военный совет
На второй день, после полудня, в своем экипажике выехал в Адлер, в штаб Войска — «узнать о положении и о Грузии».
Я в Адлере. В штабе Войска много старших офицеров. Узнаю, что они прибыли по вызову «на военный совет», куда приглашены командиры полков, батальонов, батареи и вышестоящие начальники. Здесь я узнаю, что идут переговоры с красными «о мире», почему и назначен военный совет. И что с минуты на минуту ждут возвращения с фронта начальника штаба армии, полковника Дрейлинга224, который имеет свидание с представителями красных. Я говорю кому-то, что наш 2-й корпус ничего об этом не знает. Все это было так неожиданно для меня, что я решил узнать «все».
Зная расположение комнат в двухэтажном здании, которое занимал штаб нашего Войска, открыл дверь с восточной стороны, то есть второстепенный вход, и наткнулся на группу офицеров, человек в сорок. Все они стояли у трех стен, и только за длинным столом, накрытым зеленым сукном, сидели несколько генералов: двое Донского войска и выше них, рядом с председательским местом, сидел генерал Шифнер-Марке-вич. Председательский стул и стул левее были
Войдя, я «воткнулся» в самый левый фланг стоящих офицеров у стен, если смотреть с председательского места. К моему удовольствию, крайними офицерами стояли войсковой старшина Павел Мальцев225, командир 2-го Хоперского полка, и полковник Михаил Соламахин, командир 1-го Хоперского полка. Оба старые друзья. Мальцев, как младший меня в чине, сделал шаг вправо и уступил мне место рядом с Солама-хиным.
Я рад этой встрече и шепотом спрашиваю: «Что это?» Они больше меня в курсе событий, так как их полки стоят южнее Адлера.
— Вот скоро все узнаем, — отвечает мне шепотом Соламахин, боевой соратник «от Воронежа и до Кубани» в 1919 году.
Все или молчат, или переговариваются шепотом. Я рассматриваю собравшихся. Главной персоной среди всех является, видимо, генерал Шифнер-Маркевич. Во всяком случае, все глаза устремлены к нему. Он молчит.
Рядом с ним сидит командир или представитель 4-го Донского корпуса, генерал-лейтенант Секретев. После Касторной в ноябре 1919 года я познакомился с ним в штабе нашего начальника дивизии Шифнер-Маркевича. Там же нам сказали донские офицеры, что Секретев в молодости был очень хороший наездник, вообще — он большой конник, добрый и компанейский офицер, может «весело» провести время и с офицерами, и с казаками, которого за глаза, любя, называют «Саша Секретев».
С ним рядом сидит другой донской генерал — кряжистый, склонный к полноте темный шатен, с густой прической и с «пунцовым лицом», видимо, после хорошего обеда. Этому молодому донскому генералу жарко и нетерпеливо. Донская шашка в кавказской серебряной оправе будто мешает ему. Он все время теребит ею и уже не раз спрашивает Секретева:
— Саша, скоро ли все это начнется?
Секретев отвечает ему тихо: «Скоро». Но генерал не унимается. Он оБвоаит всех стоящих у стен офицеров «уставшим» взглядом, отталкивает свою шашку ладонью от себя и громко говорит:
— А интересно повидать бы Кубанского Атамана, говорят, что он с очень извилистою душою.
Это было так четко сказано и с такой бесцеремонностью, как может сказать человек, находящийся «в угаре» и совершенно не отдающий отчет своим словам.
Генерал Секретев быстро повернулся к своему другу, схватил его за руку и отечески заметил:
— Да тише ты!.. Что ты говоришь?!. Ты же не один здесь!.. Здесь военный совет!
— А мне все равно, вот мне и интересно повидать этого человека, который хочет сдать казаков большевикам, — вдруг «выпаливает» он также громко.
Секретев быстро ладонью закрыл ему рот и покраснел от стыда. Но несдержанный генерал что-то мычит и через пальцы Секретева произносит:
— Саша, тебя мы любим, но большевикам донцы не сдадутся.
— Я уйду отсюда, если ты скажешь еще хоть одно слово, — расстроенно говорит ему генерал Секретев.
— Ну хорошо, я замолчу, — уже тихо ответил он и действительно замолчал.
Так как тогда там проходили трагические часы гибели Кубанской армии, для Войсковой Истории я должен зафиксировать многие моменты, слова, действия, психологическое состояние присутствующих на том военном совете и свои личные наблюдения и переживания.
(В Нью-Йорке приобрел интересную книгу «Русская Вандея», написанную генерал-майором Донского Войска Голубинцевым, чем подтверждаю, что это он был на том военном совете, сидя рядом с генералом Секретевым.)
С фронта, с переговоров, прибыл полковник Дрейлинг. Он вначале явился к Атаману Букретову и потом, уже с ним, вошел к нам.
— Господа офицеры! — скомандовал Шифнер-Маркевич при появлении Атамана.
Кто сидел — встали. Из того, что скомандовал генерал-майор Шифнер-Маркевич, а не генерал-лейтенант Секретев, я понял, что старшим здесь является Шифнер-Маркевич.