Лабиринт памяти
Шрифт:
И когда Грейнджер, прежде чем выйти из комнаты, даже не взглянула на него, не бросила ни одного чёртова взгляда в его сторону, Драко почувствовал, что теперь он полностью получил по заслугам.
*
Следующая ночь для Гермионы длилась бесконечно. Она плакала без остановки, упиваясь жалостью к себе, и смогла заснуть лишь тогда, когда до завтрака, на который она благоразумно решила не идти, оставалось каких-то два часа. Поразительно, ещё день назад она была абсолютно счастлива: наслаждалась отдыхом в кругу друзей и тихо радовалась тёплому чувству, зародившемуся в её сердце к мужчине, который хоть
В тот жуткий миг она поняла, что осталась ни с чем. Похоже, она махом потеряла всё, благодаря чему была счастлива. Её лучший друг вряд ли когда-либо сможет простить ей то, чему стал свидетелем, а она сама едва ли сможет отделаться от ощущения, что человек, который был тому виной, тот, к кому она питала такие пугающие, но светлые чувства, просто использовал её.
Конечно, она сама была во всём виновата, потому что прекрасно знала с самого начала, что он не свободен. Просто забыла, или предпочла забыть, на какое-то время о существовании той, другой, которую он, возможно, скоро поведёт под венец, которая наверняка сделает его счастливым и, несомненно, подходит ему гораздо больше, чем какая-то «грязнокровка» и «забитая заучка».
А то, что было… Скорее всего, для Драко это не более, чем способ развлечься в отсутствие своей подружки.
Гермионе было очень больно думать об этом, но она не наивная дурочка, чтобы не понять: вряд ли Блейз произнёс бы те слова, которые она услышала, если бы у Драко с Элисой всё было несерьёзно. Тон его голоса, выражение лица, смысл слов говорили Гермионе, что в глазах Забини она всего лишь очередная девица, с которой Драко решил просто скоротать время после выступления, втайне от своей постоянной подружки. И если учесть, что Блейз был едва ли не единственным, с кем Малфой поддерживал дружеские отношения, то, вероятно, так оно и есть.
Унизительно.
Но было ещё кое-что, что заставляло Гермиону ненавидеть себя в эту ночь сильнее, чем когда-либо: она по какой-то причине отказывалась верить в то, что вроде бы было очевидно. Она всё ещё стыдливо верила в другое, в то, что все те моменты, которые она пережила с Драко во время подготовки к выступлению: все те разговоры, взгляды, поцелуи, прикосновения — всё было настоящим. Он не относился к ней как к девушке, «общение» с которой длится не более одной ночи. Гермионе казалось, что для него — Мерлин, как же паршиво это звучит!— она была особенной… Или всё-таки не была?
В любом случае это уже не имеет никакого значения. Теперь, когда Элиса вернулась, всё должно встать на свои места. Это будет легко, вернее, легче, чем могло бы быть, ведь тренировки закончились, выступление состоялось, и больше нет поводов для встреч с Малфоем.
Оно и к лучшему.
Оставалось лишь надеяться, что они случайно не столкнутся где-нибудь и ей не придётся вновь почувствовать, что сердце словно вырывают из груди, когда она увидит счастливую Элису под руку с Драко.
Время до обеда Гермиона провела между сном и явью, пытаясь доспать положенные для хорошего самочувствия семь часов. Обе стрелки будильника остановились на цифре два, когда она заставила себя подняться с постели. Смутно припоминая, что кто-то с утра стучался в дверь её бунгало, Гермиона решила, что она наконец готова столкнуться с дикими неприятностями в лице её лучших друзей.
Или, вернее будет сказать, бывших
В любом случае терять ей уже почти что нечего. Зато она может попытаться всё исправить, всё объяснить, и тогда, может быть, друзья смогут принять то, что произошло, и свыкнуться с этим.
На то, что Гарри и Рон смогут понять, пусть даже и смирившись с произошедшим, Гермиона не надеялась вообще.
Она на автомате умылась, приняла душ и надела первое, на что наткнулась рука в шкафу. Кое-как причесалась и, даже не взглянув напоследок в зеркало, отправилась в большой зал. Казалось, она израсходовала весь доступный запас эмоций, а потому ей уже было всё равно, как она выглядит: вряд ли хороший внешний вид поможет, когда придётся столкнуться со впавшим в ярость Роном или с полным презрения Гарри. Зато гордо вскинутый подбородок и прямой взгляд, пожалуй, смогут дать ей некоторую уверенность, когда она честно расскажет им всё, глядя в их разочарованные лица…
— Гермиона! Грёбаный гоблин, неужели эти дурацкие танцы так тебя вымотали, что ты проспала больше четырнадцати часов?!
Знакомый голос прозвучал где-то справа, и её глаза невольно округлились, когда она повернула голову и увидела Рона, сидящего за столом и смотрящего на неё хоть и хмуро, но, во всяком случае, точно не с презрением, которое она ожидала увидеть в его глазах.
Гермиона на какое-то время застыла, недоверчиво всматриваясь в лицо друга, но через пару секунд быстрым взглядом окинула столик целиком — все оставшиеся места были пусты, хотя прямо рядом с Роном стояли две полные разнообразной еды тарелки.
— Эй, ты в порядке? — вырвал из ошеломлённого состояния Гермиону его голос, и она, неуклюже потоптавшись на месте, наконец осторожно присела на свободный стул напротив него.
— Да, прости, просто слишком много спала, — всё ещё анализируя поведение Рона, медленно произнесла Гермиона, стараясь не выражать никаких эмоций. — А где Гарри и Джинни?
На последнем вопросе её голос всё же предательски дрогнул, и всё внутри застыло.
— Они ушли с Матео подписать какие-то документы, должны уже вернуться, — просто ответил Рон, и Гермиона заметила, что он хочет что-то сказать, но по какой-то причине сомневается, стоит ли.
И она искреннее надеялась, что это «что-то» не связано с рассказом Гарри об увиденном меньше суток назад.
— Послушай, Гермиона, могу я спросить? — внезапно нетерпеливо произнёс Рон, посмотрев на неё прямо, и она почувствовала, как по телу медленно расползается противное чувство леденящего кровь страха.
Конечно, она предпочла бы сейчас не отвечать ни на какие вопросы, но, судя по решительному виду друга, у неё не было иного выбора, кроме как сказать:
— Спрашивай.
Её голос прозвучал чересчур траурно и обречённо, но Рон, кажется, не заметил. Вместо этого он задал вопрос, который поразил её до глубины души:
— Ты на меня обижаешься?
Гермиона слегка приоткрыла рот от изумления, неверяще уставившись на него.
Что?
Ей показалось, или Рон действительно спросил, не обижается ли она на него?! Она на него?!
Ввиду последних событий, этот вопрос казался сущим абсурдом, но означал лишь то, что подарило Гермионе необыкновенное облегчение: очевидно, Рон не знает о случившемся. И, хотя осознание этого факта заставило её с новой силой испытать щемящее чувство вины, всё же, помимо всего прочего, она не могла игнорировать зародившуюся в душе тёплую благодарность Гарри.