Ларочка
Шрифт:
– А?
– Это твоя подруга?
– Я же объясняла, Гапа, это она все устроила.
– Она тебе не подруга.
– Как раз наоборот, мы одного поля ягодки.
– Она тебя ненавидит.
– С чего ты взяла?
33
До чего же я его изучила, с нежностью думала Лариса, глядя на строгий, спящий профиль Белугина. В нахмуренных бровях чувствовалась тяжелая озабоченность. Генеральское молчание было так выразительно, что словами его можно было только скомпрометировать.
– Что случилось?
Он дернул вертикальной морщиной на синеватой щеке. Она знала, что на первый вопрос он никогда
И на второй вопрос он отреагировал лишь мимическим быстрым движением.
После третьей атаки сказал лишь одно слово – «газета».
Не сразу, но Лариса добилась внятности. Речь шла о статье в желтоватой московской газетенке, называвшейся «Молчание генералов». Это было время, когда повсеместно в журналистику входило тотальное игрословие, ни один материал не мог быть озаглавлен просто и ясно. Обязательно как-нибудь со словесным вывертом. Статья состояла из серии ядовитых и подловатых вопросов о тех самых лагерях военизированной подготовки, один из которых Ларисе довелось давеча наблюдать в действии. Молодой, неприятный очкарик допытывался: а кто, например, финансирует эти «подразделения»? для каких целей они предназначены, если что? не связана ли активизация этой деятельности с нарастающим напряжением в стране? и когда и где можно ждать появления этих (красных, коричневых или какой-то другой расцветки) бригад в ближайшее время?
– Вас приравнивают к ягнятам?! – с возмущением вскрикнула Лариса, бухаясь обратно в койку.
Ни один мускул не дрогнул на лице Белугина.
– Как мы будем отвечать?! – Он уже три дня ночевал у нее, и поэтому в такой, коллективной, постановке вопроса было предостаточно оснований.
– Прокуратура, – сказал генерал.
– Что прокуратура?
– Занялась?
– Подожгли ее, что ли?
Генералу было не до шуток.
Так, сказала себе Лариса, глядя в отлично покрашенный людьми Белугина потолок, так, надо что-то делать. У нее не было ощущения навалившейся неприятности. Скорее ощущение закручивающейся интриги. И ни на секунду не мелькало мысли, что все может кончиться плохо.
Наоборот.
Новая жизнь! И она не может начинаться так вот тихо, сама собой, с простого – он остался у нее, не поехал домой. Нужен удар, акт, шаг, взрыв, знаменующий важность момента. И хорошо, что в самом начале такая серьезная трудность, драма, «и бездны мрачной на краю». Ах, как прав Александр Сергеевич, стоит русскому человеку оказаться пред карьерной пропастью, в свинцовой тени прокурорской проверки, как в нем просыпаются духовная красота и моральная сила.
– Лучшая защита – это нападение, Саша.
– Слышал.
– Я напишу опровержение.
Его веки поднялись и опустились, как у нильского крокодила вслед пролетевшей птахе.
– Но уж поверь, что здесь, у меня, со мной, ты в полной безопасности.
Это было сказано так, что генерал повернул голову и сухие губы благодарно ткнулись в юношеский шрам на ее щеке.
34
На работе Лариса появлялась редко, настолько редко, что это вызывало всеобщее уважение, всем было понятно: так может вести себя только человек, имеющий на это право. На чем это право основано, никто не знал, и это лишь укрепляло окружающих в уверенности, что оно у Ларисы Николаевны есть и оно незыблемо. Так думали почти все, включая Михаила Михайловича. Тех, кто думал иначе и позволял себе по этому поводу тихо ехидничать, зачисляли в скандалисты и ничтожные души.
Кстати, шеф был даже рад, что видит своего уважаемого зама так редко, правда, ни за что в жизни в этом не признался бы даже себе. Он стремился быть честным человеком, и не только по отношению к окружающим (что ему по большей части удавалось), но и по отношению к самому себе, что, как известно, труднее. Настолько труднее, что приводит к необходимости скрывать от самого себя истинное положение дел.
Такое положение психологических дел может быть, несмотря на свою кажущуюся хрупкость, устойчивым, и длительно устойчивым. И лишь грубая внешняя атака способна поколебать его.
Атаку конечно же организовала Лариса. О том, что нечто на подконтрольных ему территориях затевается, Михаил Михайлович мог бы догадаться хотя бы по тому факту, что его заместительница зачастила на рабочее место. И не ограничивается сидением в кабинете, а вояжирует по этажам, то там, то там засиживаясь на редколлегиях, переходящих порой в длительные задушевные застолья.
Хорошо знающие свою выдвиженку в верха работники «Истории» встретили хоть внешне и радостно, но опасливо. Она пошутила с Тойво в курилке, он улыбался, добродушно набычившись; похвалила Милована за какой-то где-то сделанный им «умопомрачительный» доклад, он рассыпался в ответных любезностях, с возрастом он довел свою эмоциональную неуловимость до виртуозной степени; зашла даже к нелюбимому Реброву, чтобы продемонстрировать, что между ними в данный момент нет войны, чему он тихо обрадовался и вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать о своей жуткой семейной ситуации.
Волчок, Прокопенко и Бабич были ею мобилизованы на якобы простое товарищеское распивание кофе в ее новом кабинете. Кофе был редкий, с очень дорогими конфетами, и никакого коньяка, что всех насторожило. И как оказалось, не зря.
Лариса задумала грандиозную политическую акцию.
Она понимала, что провести ее будет непросто.
Она понимала, что возможны неприятности и жертвы.
Она считала, что на эти жертвы они, ее старинные товарищи, пойти готовы.
Или нет?
А что за акция-то? – вяло поинтересовались они, чтобы потянуть время.
Акция пройдет, естественно, в актовом зале ЦБПЗ и состоять будет в основном из выступления генерал-лейтенанта Белугина перед молодыми продвинутыми патриотами-государственниками, которых, как она уверена, они, то есть Бабич, Волчок и Прокопенко, помогут ей собрать со всей Москвы.
Сами видите, что на дворе за времена. Есть сильные, решительные, подготовленные люди, есть ресурсы, и подоспело время заявить о себе. Разумеется, она обратилась к ним как к людям, на которых можно положиться, которых она знает как противников этого сатанинского бардака, творящегося в стране, кто хочет этой стране счастья, а не догнивания под пятой компрадорской олигархии.
Молодые люди молчали. Ситуация выглядела неприятно, обременительно, но не катастрофически страшно. На костер идти вроде бы было не надо. То есть никто не требовал от них самих каких-то выступлений и прыжков на амбразуру. Тихая, закулисная, хотя и противноватая, работа. Придется немного врать, много суетиться, но сделать-то можно, не забредая в политический бочаг по горло.
– Значит, договорились?
Они промолчали, но Ларисе других выражений согласия было и не нужно.
Запрограммировав «Историю», Лариса двинулась в «Армию», где ее позиции были также сильны. Пяток волонтеров, более молодых, чем «историки», более эмоционально свежих, были ею там быстро обретены. Молодые офицеры рвались к реальной работе. Возможность приобщения к высшим сферам организованного сопротивления «долларовому хаму» их приятно пьянила.