Легенды авиаторов. Исторические рассказы

Мартьянов Андрей Леонидович

Наконец он решился и излил свои чувства в письме к кардиналу Гома, высшему иерарху

испанской церкви:

«...Дети и женщины, погребенные во рвах, громко молящиеся матери, католики,

умерщвленные преступниками, у которых нет ни капли сострадания... Несчастным людям,

укрывшимся от воздушного налета, пришлось покидать убежища под пулеметным огнем.

Все кругом пылало.

Я ушел из Герники в час ночи. От ужаса никто не плакал и не кричал. Невыносимые

страдания превратили нас в бесчувственные статуи.

Ваше высокопреосвященство, ради величия и славы Слова Божьего, ради Плоти и Крови

милостивого Господа, нельзя допустить, чтобы свершилось столь же апокалиптическое

преступление в Бильбао...»

Он просил католическую Церковь вступиться за Страну Басков.

Ответ пришел через неделю.

Кардинал Гома написал:

«Позвольте мне в качестве совета на ваше отчаянное письмо дать простой совет: пусть

Бильбао сдастся».

Сентябрь 1942 года, Берлин

Адольф Галланд не опуская глаз слушал до крайности раздраженного Геринга.

— Ни одна бомба не упадет на территорию Германии! — гневно говорил рейхсмаршал. —

Я дал это обещание германскому народу и сдержу его!

— Они уже упали, — угрюмо отозвался Галланд. — Можете слетать и полюбоваться.

— Упали? Так чтоб их там не было! — заорал Геринг. — Не валяйте дурака, Дольфи!

Германия не станет переходить к обороне. Наш девиз — нападение, атака.

«Дольфи» знал, как выглядит уничтожение города бомбовыми атаками с воздуха.

Слишком хорошо знал. Он не сомневался: урок Герники хорошо был усвоен не только

немцами, но и их противниками...

1940 год, Париж

Пикассо оставался в Париже, когда туда вошли немцы. Тем утром он сидел у себя на

квартире и хмуро смотрел в окно.

Раздался стук в дверь.

Пикассо встал, отворил. Показались двое офицеров в черной униформе. Вежливые,

подтянутые. С интересом осмотрелись по сторонам.

Их внимание привлекла репродукция картины «Герника», висевшая на стене.

— Вы ведь художник? — обратился один из офицеров к Пикассо. — Нам так сказали.

— Правильно сказали, — буркнул Пикассо.

Немецкий офицер показал на репродукцию:

— Это ведь вы сделали?

Пикассо прищурился и отчетливо ответил:

— Нет, господа, это сделали вы...

26. Автомобильная княгиня

— Что ни говорите, фройляйн Брунгильда, а женщина в авиации всегда будет

исключением, — заметил Билл Хопкинс, подавая Брунгильде руку и помогая ей встать.

Брунгильда вспыхнула:

— Если я случайно споткнулась и упала на ровном месте, это вовсе не означает, что я не в

состоянии поднять в воздух самолет! Если уж на то пошло, человек, летающий на

аппарате тяжелее воздуха, всегда будет исключением из правил.

— И все-таки эти авиатрисы, первые дамы за штурвалом аэропланов, — они все, если

верить рассказам, были весьма уникальными личностями, — примирительным тоном

проговорил Хопкинс.

Брунгильда сощурилась, с подозрением разглядывая открытое лицо американца: уж не

насмехается ли он.

— Все, кто в своем деле первый, так или иначе — уникум, — отрезала Брунгильда. — А

что касается авиации, то она стала, в том числе, и средством борьбы за равные права

женщин...

— И поэтому дамы-авиатрисы рвались на фронт?

— Думаете, женщинам не свойственно желание послужить Родине? Полагаете, мы не

способны презирать опасность и даже упиваться ею? — Брунгильда напряглась, готовясь

отразить словесную атаку. — Вот, например, Софья Долгорукая. Никогда не слышали?

— Возможно, краем уха, — сказал Билл Хопкинс, отводя взгляд.

— Софья Алексеевна была дочерью графа Бобринского, сенатора, обер-гофмейстера,

председателя Императорской Археологической комиссии. Словом, человека знатного,

высокопоставленного и просвещенного. Сама она усвоила самые передовые идеи. Я

думаю, она была идеалисткой в высоком смысле этого слова.

— Да? — переспросил Хопкинс. — А почему?

— Потому что она избрала своей специальностью медицину.

— Разве тогда женщин допускали изучать медицину? — удивился Хопкинс. — Мне

казалось, они ограничивались ролью медсестры.

— В какой-нибудь Англии — да, — кивнула Брунгильда. — А вот в России — нет. Россия

вообще в смысле «женского вопроса» была, можно сказать, «впереди Европы всей». Так

что Соня Бобринская стала врачом-хирургом. С 1907 по 1912 год, то есть, с двадцати до

двадцати пяти, совсем молодая, работала в этом качестве в госпиталях. Добровольцем

отправилась на войну — Вторую балканскую. Был такой «локальный конфликт» в 1912-13

годах. И там от опасностей не бегала, работала в холерном бараке, за что от сербского

короля Петра I получила орден.

— Ну что ж, молодец, — искренне признал Хопкинс. — Не боялась графские ручки

замарать. А в авиацию она как попала? Многие, я помню, начинали с автомобильного

спорта.

— Софья — тоже, — кивнула Брунгильда. — Она даже состояла членом Императорского