Лекарство
Шрифт:
– Олег Николаевич! Вы просили уведомить, если к Григорию Филипповичу придут посетители.
– Я знаю. И что? Пришли?
– Так точно. Двое. Сын его и брат.
– Виктор Львович? – в вопросе прозвучали стальные нотки.
– Да. Мы их не пропустили на территорию, но они втроем расположились в комнате для посетителей и там сейчас общаются. Какие будут распоряжения?
– Ждите меня. Я сейчас сам спущусь, – и он повесил трубку, бормоча ругательства. – На кону стоят миллиарды неосвоенных средств, перспективы выхода на мировой рынок, а он позволяет себе отвлекаться!
Комнатка для посетителей выглядела отнюдь не презентабельно: зашарпанные стены, тусклые люминесцентные
Наконец, Кирилл оторвался от отца и приподнял брови с тихой грустью.
– Что же они с тобой сделали? Как ты дошел до такого?
Кирилл содрогнулся. Зрелище, взаправду, было не из приятных: в целом, весь отец выглядел молодым – упругая кожа лица и рук, не загрубелые пальцы. Тело, казалось, дышало свежестью, как благоухают порой красивые розы в магазине флористики, впрочем, до тех пор, пока их не принесешь домой и не поставишь в вазу. Так и Григорий Филиппович телом внешне привлекал внимание, но стоило подойти чуть ближе, пообщаться, посмотреть в измученные тайной болью глаза, как тут же к горлу подступал комок, за сердце хватало что-то тяжкое и хотелось отшатнуться. Несмотря на жуткое и неприятное зрелище, Кирилл не простил бы себе этого ни за что – долгих почти десять лет они не только не виделись, но и не общались.
– Как же ты тут жил, чем занимался? – произнес сбоку сидящий Виктор Львович.
Быстряков-старший нехотя повернул голову в его сторону и долго, пристально смотрел будто бы сквозь, не останавливаясь зрачками, и, кажется, почти не узнавал брата.
– Хорошо, что вы пришли, – произнес он после томительного молчания. – Кажется, не видел людей полжизни. Всё время под рукой только склянки и горелки, глазок микроскопа и... серая, никчемная жизнь. Я и забыл, для чего мы, собственно, всё это затеяли. Но Олег Николаевич беспрерывно торопит – результат так близко, что, глядя на свой нос, можно рассмотреть и его заодно.
Григорий Филиппович попробовал рассмеяться, но вместе с сиплыми звуками всё лицо вместе со ртом, губами, носом и щеками затряслось, как желе, вынутое из холодильника.
– Мне же этого нельзя делать, забыл, – пробормотал он и заглотнул пилюлю, вынутую из кармана лаборантского халата. – Фу. Чуть получше, да... Но всё равно рад вас видеть, хоть радоваться больно. И тебя, Кирилл. Ты извини меня за всё. Похоже, я ошибся: вместо вечной молодости и счастья от более продолжительной жизни нам уготовано беспросветное существование с поглощением таблетки всякий раз, как происходит выплеск эмоций и нарушается равновесие. Раньше так было только, когда я выругаюсь на кого... теперь же и от смеха начинается. Фармацевтические компании, безусловно, будут процветать, если никто не остановит их, и люди примут первые дозы. Потом бросить будет всё тяжелее, так как поначалу эффект от их приема превосходит любые наслаждения, а отказ грозит тем, что тело начнет само разрушаться: иммунная система будет бездействовать, ожидая, что ее работу сделают наши бактерии. Не понимаю.
Он свесил руки на колени, и те бессильно закачались, как сломанные ветки. Виктор Львович взял брата за руки.
– Мне удалось найти разгадку этому явлению, – тихо произнес он, словно опасаясь чего-либо.
– Дефект в тех частях ДНК, что мы взяли от гидры? – заинтересовался Григорий Филиппович, немного встряхиваясь, как приблудная к гостеприимным хозяевам одичавшая собака разделяет позабытые радости.
– Нет. Совсем не в той области ты искал, – без упрека сказал брат. – Болезни напрямую связаны с характером и образом жизни человека, с тем, какие эмоции он проявляет в отношениях с другими людьми, в любом деле, да и вообще по жизни. Каждое такое проявление вызывает к жизни мириады невидимых для глаз и для современных электронных приборов крошечных существ, которые сами внедряются в наше тело, изменяя все его органы вплоть до отдельных клеток, открывая доступ вирусам-захватчикам и опасным бактериям. Мы сами привлекаем их к себе! Они всё время с нами и вокруг нас, но будто в спящем, неактивном состоянии. Раньше как было? Медицина, конечно, была. И в чем-то могла помочь, но в основном же болезни набрасывались на слабых духом, тех, кто впадал в такой эгоизм, что лучше уйти, чтобы потом вновь вернуться на нашу землю, начать с чистого листа, чем ваять всё худшие деяния. А нынче как? Да если ты слаб духом и творишь безобразия – то будешь весь в болячках! А медицина тебя – раз – и вылечит, и поставит на ноги за несколько дней! И побежит такой человечишко дальше жить и творить безобразия, наворачивая на себя новые болезни. А врачи снова тут как тут – дадут пилюльку, и ты на ногах вместо того, чтобы проваляться в кровати недели две!
– А как же те, кто творят зло намеренно и не болеют?
– О них отдельный разговор.
– Дядя, мы не для этого сюда пришли! – напомнил Кирилл, прерывая их беседу, готовую разразиться в научный спор.
– О, прости! Совсем вылетело из памяти, – дядя схватился за голову. – Конечно, Кирилл. Гриша, тут такое дело... Ты всё же имеешь гораздо больший, чем у меня, опыт, всю свою жизнь провел в исследованиях взаимодействия нашей бактерии vitabrev с организмом человека. Помоги, пожалуйста. У нас беда.
– Пап! Мой сын лежит в больнице целую неделю, Наташа там днюет и ночует. А врачи ничего не могут понять и сделать!
– У тебя есть сын... – отрешенно произнес отец, погрузившись в задумчивость. – У меня есть внук. Как жаль, что я его до сих пор не подержал на руках.
– Если ты нам не поможешь, то, возможно, никогда и не подержишь его на руках, – в отчаянии взмолился Кирилл. – Врачи диагностируют только то, что он сейчас полностью открыт для всех болезней. Иммунная система...
– Которая, – продолжил отец, – у детей активно учится сразу после рождения, и постепенно начинает различать опасные для них формы инфекций, будь то вирусной, бактериальной или грибковой природы. А при появлении опасности вырабатывает иммуноглобулин G, предотвращая развитие инфекции...
– Да, да! Она не запускается! Она есть, но ее как бы и нет!
– Этого я и опасался, – помрачнел Григорий Филиппович, – как только услышал про твоего сына и иммунную систему. Мой ответ тебя не утешит.
– Говори же, Гриша, ради бога, не тяни, – попросил Виктор Львович.
– В детстве, Кирилл, ты принимал наши бактерии. Они изменили какую-то часть твоего генома, который ты передал сыну. И хотя они не успели внедриться настолько, чтобы твоя иммунная система остановилась, они как-то передали указания для иммунной системы твоего сына. Она попросту ждет, что придут vitabrev со стороны и отобьют любые опасности. Зачем учиться, если за тебя всё делают?
– Какой кошмар! – только и произнес побледневший Кирилл. – Как мне это сказать Наташе?
– Что же будет с Мишей? – спросил Виктор Львович.
– Боюсь, он не доживет до того дня, когда его станут называть Михаилом Кирилловичем, – с грустью произнес ученый. – Выход для него только один...
– Какой же?
– Начать прием чудо-таблеток и просидеть на этой игле всю жизнь, потеряв человеческую душу в обмен на здоровое тело. Неравноценный обмен, – закашлялся отец Кирилла.
В этот момент заскрипела входная дверь, и в кабинет влетел Олег Николаевич в сопровождении трех крепких охранников с серьезными лицами.