Лекарство
Шрифт:
Последним, что Кирилл услышал, был свист планшета, вылетевшего из рук аналитика на звонкий пол. Крепкие руки сжали его, и мальчик потерял сознание.
Глава 4. Гротеск.
Стояли густые сумерки, за окном не было видно ни зги. Только кое-где далеко внизу, то в одной, то в другой стороне мелькали фары автомобилей, выхватывая из темноты серые дома спального района. Григорий вслушивался в ночь, пытаясь уловить звуки, но до предпоследнего этажа шестнадцати-этажки долетало лишь фоновое гудение. Тогда Григорий провел по холодному стеклу окна; раздался режущий ухо скрип. Этот звук несколько вывел его из задумчивости. Позади кто-то стукнулся о ножку кухонного стула. Григорий обернулся.
– А, это ты, Оля? Не спится? Двенадцатый час, однако!
–
Вошедшая дама ростом оказалась чуть пониже мужа, и на его довольно крепком фоне телосложения казалась несколько несуразной, угловатой. Может быть, это ощущение усилилось от вошедшей в привычку скукоженности, а может от небрежно растрепанных волос. Правда, всё это обращалось в ничто при прикосновении: от темных волос веяло чудной свежестью, так что тут же хотелось в них уткнуться всем лицом, теряя счет секундам и минутам. Григорий так и поступил. Приятное, кутающее тепло шло от тела жены. Прошли долгие минуты в тишине, прежде чем Григорий оторвался и взглянул на нее. Своими большими коричневыми глазами Оля смотрела на него с удивлением. Абрис ее лица имел скорее форму круга, чем овала, и больше походил на солнышко. Маленький подбородок, тонкий нос, тонкие губы улыбались как лучики, и, как нельзя кстати, широкие бездонные глаза сидели необычно далеко от носа, будто в самом деле по краям. Но, на удивление, такое странное расположение глаз придавало Оле очаровательную миловидность и женственность, а в ее взгляде читалась нежность. Григорий в очередной раз поймал себя на мысли, что трудно не поддаться очарованию этих удивляющихся глаз. Причем, такой эффект у нее получался ненароком, помимо воли, и всё казалось, что Оля тебя по-доброму журит за безобразное поведение и поступки, дивясь, как младенец: а почему же этот дядя так себя ведет, или делает то-то и то-то?
– Что же тебя так тревожит, родная? – улыбаясь, спросил Григорий.
– Сама не могу понять, что-то смутное шевелится в душе, точно червячок какой-то, как тогда, год назад, помнишь? – Оля полузакрыла глаза, вспоминая, брови сдвинулись и разошлись в волны удивления на маленьком лобике. – Ты тогда тоже долго стоял у окна, а потом начались те ужасные припадки, когда ты всё в доме метал как ветхий мусор; череда жутких ночей и кошмаров. Я не хочу снова проходить через это.
– Не волнуйся, Оля, иди сюда, – он прижал жену к себе, стиснув в крепких объятьях, как медведь сжимает тонкое деревце. – Я же тебе говорил, что всё можно научиться легко контролировать. Да, побочный эффект неприятный выходит, но цель же всей моей работы – не сиюминутное благополучие всех и всего. Может, это зарево новой жизни для человечества?
Григорий расплылся в мечтательной улыбке, рисуя в воображении открывающиеся радужные перспективы.
– А между тем наш сын нуждается в медицинской помощи, когда ты грезишь о далеких рубежах, – мягко, но твердо произнесла Оля, сжав тонкие губы.
Григория точно хлопнули рукой по голове, как лентяя, который на дежурстве забылся в сладкой дреме.
– Что за чушь ты говоришь? – фыркнул он.
– Вовсе не чушь, – возразила она.
Как снежный ком разрастается в гигантскую лавину из-за хлопка в горах, так разговор разросся, нанизывая одно неосторожное, оскорбительное или неделикатное слово за другим.
Как часто бывает, ссора началась с пустяка, из-за колкого слова, которым отвечаешь на то, что тебе не понравилось в обращении собеседника. Казалось бы, сдержись хотя бы один из участников скандала – и ничего бы не было, всё бы затихло и потухло, как костер тухнет без подбрасывания веток. И пили бы оба сладкий чай и закусывали мармеладом. Но как же трудно удержать, промолчать, не высказать колкость, когда тебя самого больно уязвили! Как невыносимо мучительно чувство, когда слышишь будто со стороны свой голос, язвящий и разящий близкого в самое больное, незащищенное место. Лучше всего о таких брешах в броне знает лишь тот, кто находится с тобой постоянно рядом, видит тебя во всевозможных ситуациях и проявлениях, зачастую не скрываемых самообманом или ложным блеском, предназначенным для окружающих,
Таким больным местом для Оли был ее сын. Кирилла она любила как единственного и, возможно, последнего ребенка. С мужем они были одногодками и в недалеком будущем возможность родить второго тускнела быстрее мелькающих за окном фар крошечных машин, уносящих водителей по неотлучным ночным делам. Григорий прекрасно знал о глубоких материнских чувствах Оли. Сам он редко проводил с Кириллом время, целиком поглощенный своей научной работой, предоставляя воспитательный процесс матери. И уж точно нового возмутителя спокойствия в доме не хотел.
– Опять ты за свое? – вскричал он. – Я же тебе сто раз говорил, что никаких младенческих криков в доме не потерплю. В такое время! Когда мы успели вкусить вкус успеха... тьфу, заговариваюсь с тобой. Шла бы ты спать. Эта тема закрыта.
– А что же Кирилл? Разве ты не видишь, что с ним творится что-то неладное?
– Да этот мелкий мне сегодня сорвал всю презентацию своей истерикой. Не хватало мне теперь твоих криков и метаний.
– Надо же что-то делать, а не сидеть, – всхлипывая, запричитала Оля. – Все на него жалуются, говорят о нем ужасные вещи. Но я-то знаю, что он не такой. Он – добрый мальчик. Переходный возраст? Или нет? Я не знаю. Со мной он давно толком не разговаривает. «Пока, мам» – и побежал. Поговори с ним, Гриша, ты же его отец.
– Да некогда мне, Оля, не вцепляйся в меня, говорю!
– Не хочешь ты – значит завтра сама отведу его в частную клинику. Пусть сделают полное медицинское обследование, – предложила давно что-то заподозрившая мама.
– Не сметь! – Григорий позеленел, щеки ввалились, как у покойника, что на фоне кромешной тьмы на кухне напугало Олю до полусмерти.
– Вот ты сейчас опять становишься, как тогда! – крикнула она в отчаянии.
С подоконника полетел горшок с фиалкой, разбрызгав желтенькие и сиреневые головки по полу у ног сцепившейся семейной пары. У Оли случился нервный срыв, а Григорий бегал по кухне, высматривая, что еще разбить, выискивая то, что наиболее дорого было бы жене. За спиной у него хлопнула дверь комнаты, и подуло сильным сквозняком. В коридоре раздался топот ног и лихорадочное сбрасывание вещей.
Григорий рванул из кухни, бросив Олю плакать на том самом стуле, о который она и споткнулась, входя сюда.
– А ну стоять! – закричал Григорий, увидев, что сын с курткой под одной мышкой, рюкзачком и ботинками под другой, выбегает из квартиры на лестничную клетку. – Тебя никто не отпускал, маленький мерзавец! Быстро вернись, сию секунду, кому говорю?
Но последние звуки крика потонули в быстром перестуке бегущих ног Кирилла, который стремительно спускался, стремглав проскакивая ступени и пролет за пролетом этажей. Даже если бы отец сел сейчас на лифт на пятнадцатом этаже, то и тогда не успел бы догнать удирающего от очередной ссоры сына. Кирилл знал, чем всё это драматическое представление заканчивается и хотел быть как можно дальше от дома в этот момент. Где был тот теплый дом, где жили уют и любовь в семье?
– Вот бы найти такое место! – воскликнул Кирилл самому себе, отгоняя как дикого зверя наваливающуюся тяжелую печаль, стараясь изо всех сил приободриться, не раскваситься. – Уж где-где, но только не там, позади...
Выходя из подъезда, он обернулся и долго, до зябкого морозца в коленках, смотрел на родное, знакомое до боли окно.
– Знакомое до боли, – повторил Кирилл мысль, и, развернувшись, бодро зашагал в ночную тьму.
Глава 5. В компании друзей.
Было далеко за полночь, когда Кирилл, запыхавшись, вошел под густую сень могучего дуба, росшего посреди двора. Двор этот среди местных носил гордое название «Лисья нора» во многом благодаря тому, что имел арочный вход. И вошедший сюда попадал в какое-то окружение высоток, где каждая из них глядела на двор своей спиной и запасным выходом. Но из-за общей непривлекательности, запущения, завала мусора и выходом на улочку, не являющуюся транспортной развязкой, жители домов предпочитали здесь не ходить. Вот это место и облюбовала для своих сборов ватага мальчишек.