Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

Партия в духовной жизни стала определять все: что читать, кого почитать, кого ненавидеть, кого издавать, кого награждать. Подумать только: Политбюрю, например, спе­циально 13 сентября 1921 года под председательством Ле­нина обсуждает вопрос Покровского: кому читать лекции в Институте красной профессуры. Решили: Деборину раз­решить читать курс философии марксизма (Аксельроду тоже), а Базарову в отношении чтения по капиталу — от­клонить". Зато вопрос, повторю, об издании там писем и дневников бывшей императрицы Политбюро в феврале 1921 года рассматривало подробнее и основательнее, чем проблему голода…

Что имело хоть

какое-то отношение к идеологии, для большевиков стало стратегическим вопрюсом. Даже воз­вращение белого генерала Слащева, рвавшегося обратно в Россию, обусловили требованием: „Написать мемуары за период борьбы с Советской Россией". Естественно, с „разоблачением" „белого" движения. Даже стенографов вы­делили, что не помешает, вконце концов, „ликвидировать" самого генерала. Да, генерал Слащев был „ликвидирован" НКВД.

Интеллигенция по своей сути была носительницей не­истребимой идеи либерализма. При сохранении своего по­литического влияния либерализм был бы важным гарантом недопущения крайностей пролетарской диктатуры. Ленин понимал это лучше других. Поэтому не случайно, что еще задолго до рокового октября он повел яростные атаки на либеральную буржуазию. В статье „Рабочая и буржуазная демократия", написанной в начале 1905 года в Женеве, Ле­нин однозначно сказал, что в социал-демократии есть два крыла: пролетарское и интеллигентское. Второе — суть либеральное, неспособное на решительные, революцион­ные действия. Либерализм — „движение буржуазии", и этим все сказано. Интеллигенты, либералы способны лишь на соглашательство с буржуазией, утверждает Ленин.

Поскольку в социал-демократии меньшевики были ближе всего к либерализму, клеймо „соглашателей" доста­лось прежде всего им. Ленин проницательно видел, что большевизм с его радикальностью не имеет никаких шан­сов в „нормальной" политической парламентской борьбе, в условиях функционирования Учредительного собрания. Оно, это Собрание, неизбежно стало бы выразителем либе­ральной умеренности, на что абсолютно не мог пойти Ле­нин. Поэтому не случайно Ленин продолжал наносить все новые удары по либерализму и его носителям — россий­ской интеллигенции.

Политбюро эпизодически привлекало внимание пар­тии, спецслужб в необходимости строить отношения с интеллигенцией в духе пролетарской диктатуры. На засе­дании Политбюро 11 января 1923 года его члены и канди­даты в члены Каменев, Томский, Рыков, Троцкий, Калинин, Бухарин сформулировали очередную установку: „Предло­жить ГПУ усилить наблюдение за лицами либеральных профессий и своевременно принимать меры по обезврежи­ванию врагов советской власти". Призыв не остался не­услышанным.

Высылка интеллигенции за границу, в окраинные места России — очередные ленинские удары. Но интеллигенция, часто почти раздавленная, обычно не отвечала большеви­кам этим же. Она продолжала оставаться интеллигенцией.

…В 1931 году в Париже начал выходить либеральный эмигрантский журнал „Новый град". В редакционной ста­тье первого номера российские интеллигенты писали: „По­коление, воспитанное на крови, верит в спасительность на­силия". Авторы призывают не поддаваться чувству мести, а защищать вечную правду личности и ее свободы гумани­стическими способами. Ненавидя палачей России, мы не видим для них будущего. Но лишь на пути христианства, считают авторы, возможна социальная правда. Таков ли­берализм,

превыше всего оберегающий свободу и отверга­ющий насилие. Разве мог Ленин, идеальный выразитель пролетарской диктатуры, найти общий язык с жрецами этой вечной идеи?

Трагедия интеллигенции была предрешена несовмести­мостью большевистской диктатуры и свободы. Режиму нужна была послушная, безмолвная интеллигенция.

В ленинское и послеленинское время такое ее состоя­ние достигалось простыми и, казалось, эффективными ме­тодами. Вот иллюстрация.

„Тов. Сталину.

Направляю сообщение начальника управления НКВД по Свердловской области тов. Дмитриева о писателе Ка­менском В.В. от 4 июля 1937 г.

Каменского В.В. считаю необходимым арестовать. Про­шу Вашей санкции.

15 июля 1937 г.

Н.Ежов".

Дмитриев же сообщал в Москву, что „Каменский сим­патизирует футуристам. О нем хорошо отзывался Буха­рин. Дальние родственники — бывшие пароходовладельцы. Дружил с Говиным — разоблаченным троцкистом…". Резо­люция Сталина после столь убийственных „аргументов", естественно, однозначна: „За арест. Ст.".

Правда, после XX съезда партии пришлось искать дру­гие методы пленения человеческой мысли. Интеллект про­должал быть схваченным обручем примитивного догматиз­ма под неусыпным контролем партии и спецслужб.

Ленин создал такую удивительную систему, что на протяжении десятилетий все так и было. Даже малейшая попытка выйти за рамки дозволенного вызывала властный окрик наследников вождя.

Я приведу здесь один внешне совсем малозначитель­ный факт с заседания Секретариата ЦК КПСС 26 апреля 1983 года. Совсем не хочу осуждать людей, фамилии кото­рых буду вынужден назвать, прежде всего потому, что мы все (почти все) были такими же. Читая стенограмму, я ис­пытывал ощущение, что это пластинка, поставленная на диск старого граммофона где-то в начале двадцатых го­дов. Не конкретные, живые люди, наши современники, ре­ально управлявшие нами, говорят с пластинки, а идет риту­альная идеологическая церемония Системы… Выдержки из пространной стенограммы приведу с сокращениями. На секретариате обсуждалась пьеса Л.Разумовской "Дорогая Елена Сергеевна".

„Горбачев: Вопрос серьезный. Я просил остаться здесь заведующих отделами ЦК, представителей Министерства культуры СССР и РСФСР, Совета Министров Российской Федерации, чтобы тщательно в нем разобраться. Тов. Бара– баш, расскажите, пожалуйста, как могло случиться, что такая ущербная в идейном отношении пьеса много месяцев шла на сценах наших театров. Как могло получиться, что вопрос о необходимости снятия этой пьесы поставило не Министерство культуры, а Комитет государственной безо­пасности?

Барабаш (первый заместитель министра культуры СССР): Постановка пьесы Л.Разумовской "Дорогая Елена Сергеевна" — серьезное упущение Министерства культуры СССР, его органов в республике и на местах… Мы приняли к сведению, что Министерство культуры РСФСР дало по­ручение местным органам рассмотреть вопрос о возможно­сти показа в дальнейшем спектаклей по пьесе Разумовской. Она сейчас перерабатывается, так как в том виде, как она есть, ее ставить на сценах нельзя.

Горбачев: То, что данный вопрос вынесен на рассмотре­ние Секретариата ЦК КПСС, — это уже ненормально… Не будем же мы в ЦК партии обсуждать постановку каждой пьесы. Нужно строго наказывать тех, кто допускает такие ошибки.