Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

Барабаш: Надо только отметить, что в большинстве теа­тров текст пьесы был несколько скорректирован, видоизме­нен и переработан.

Пономарев: Что можно было перерабатывать в этой убогой пьесе и надо ли ее вообще перерабатывать?

Горбачев: Министерство культуры ушло в кусты, не желая заниматься трудными вопросами воспитания авто­ров драматургических произведений. Но до каких пор мы, коммунисты, будем стесняться защищать свои партийные позиции, свою коммунистическую мораль?

Пономарев: А кто такая эта Л.Разумовская?

Барабаш:

Этой женщине 35 лет, она работает препода­вателем в профессионально-техническом училище, беспар­тийная. Написала до этого четыре пьесы, которые нигде не шли…

Горбачев: А Министерство культуры молчало целый год, когда пьеса уже показывалась в театрах страны.

Рыжков: Были ли какие-либо публикации по этой пье­се в нашей прессе?

Барабаш: В защиту этой пьесы на страницах „Литера­турной газеты" выступил Виктор Розов. В газете „Совет­ская культура" была помещена положительная рецензия на эту пьесу.

Зимянин: История с пьесой "Дорогая Елена Сергеевна" не единственная. Такие попытки критики негативных явле­ний в нашей жизни, переходящие в очернение советской действительности, бывали и раньше… Партия исходит из того, чтобы предотвращать подобные явления в зародыше, работать с литераторами, с драматургами, поправляя их в ходе создания своих произведений… Когда пьеса готова, для ее оценки у нас есть репертуарные комиссии, есть, в конце концов, Главлит (политическая цензура. — Д.В.), от­вечающий за то, чтобы в нашей печати не публиковалось ничего антисоветского…

Соломенцев: Работники Министерства культуры не хо­тят сами портить отношения с драматургами и литератора­ми. Они хотят, чтобы эти отношения портил с деятелями культуры Центральный Комитет партии…

Шауро (заведующий отделом культуры ЦК КПСС): Министерство культуры Союза ССР и министерства куль­туры Российской Федерации, Литвы, Эстонии, Грузии, к сожалению, плохо еще работают с драматургами… Им надо помогать разбираться в сложных явлениях действи­тельности с партийных позиций. Всего по стране пьеса "Дорогая Елена Сергеевна" прошла 98 раз, на ее поста­новках присутствовало около 50 тысяч зрителей. На мой взгляд, пьесу эту дорабатывать нельзя и не нужно. Она, видимо, не поддается переработке.

Горбачев: Так открывается вид на наши беспорядки в очень важной сфере идеологической работы.

Кочемасов (заместитель Председателя Совета Мини­стров РСФСР): Правда, были статьи не только в цен­тральных, но и в местных газетах. В основном это были положительные рецензии. Только иркутская комсомоль­ская газета резко раскритиковала пьесу Разумовской как идеологически вредную…

Горбачев: Почему же вы не ухватились за эту статью, не сделали должных выводов?

Кочемасов: Здесь, конечно, есть и моя вина. Нам давно пора перестраивать работу с деятелями культуры, повы­шать ответственность.

Горбачев: Но раз вы понимаете, почему же тогда не перестраиваетесь?

Кочемасов: Здесь просто не сработала наша система контроля.

Горбачев: Но как же все-таки получилось, что в наших газетах идейно вредная пьеса получила такую поддержку?

Стукалин (заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС): Мы в отделе об этом ничего не знали, в том числе не обратили внимания на статью Розова

в „Литературной газете".

Соломенцев: Когда Виктор Розов выступает в защиту какого-либо произведения, это всегда должно насторажи­вать.

Замятин: …Я совершенно согласен с тем, что многие люди в Главреперткоме не хотят ссориться с драматурга­ми. Сейчас в Москве снято с постановки девять пьес. Но ведь все они были пропущены Главреперткомом (комиссия, разрешающая постановку спектакля на сцене. —Д.В.)

Бобков (заместитель председателя КГБ СССР): Главная причина выпуска на сцену такой идейно порочной пье­сы — отсутствие контроля. Но надо учитывать, что иногда и заявка на пьесу хорошая, и текст пьесы неплохой, а спек­такль выходит идейно вредный, то есть до таких кондиций его доводит режиссер…

Соломенцев: …Рассматривать надо этот вопрос под бо­лее широким углом зрения… Мы уже не раз сталкивались с протаскиванием на сцену и в кинематограф идейно вред­ных произведений, которые рассчитаны на незрелую пу­блику, на молодежь… Кому, например, нужно такое произ­ведение, как идущая во МХАТе пьеса Вампилова „Утиная охота"? Она очерняет весь наш строй.

Горбачев: Не возводя этот случай в абсолют, надо пря­мо сказать, что мы обязаны давать бой такого рода явлени­ям и ничего не спускать на тормозах. Ведь послушайте, что заявляет один из персонажей этой пьесы в своем разговоре с отцом: „Какие, говорю, бать, сейчас идеалы, что ты народ смешишь, какие, ну хоть один, говорю, назови? Трясется весь. Сволочь, говорит, народ стал. Буржуй и быдло. Без закона живут. Успокойся, говорю, время нынче такое…" Разве можно пройти мимо этих слов? Уже одно это, с позволения сказать, изречение должно было бы насторо­жить любого советского человека. И уж тем более работ­ника культуры или цензора.

Мы должны констатировать, что допущены бескон­трольность и отсутствие политической бдительности…

Я не буду комментировать довольно обычный, но очень характерный для советской системы документ. Ведь фактически еще в начале перестройки, например, секрета­рями творческих союзов могли стать лишь те кандидатуры, которые одобрены всемогущим Политбюро. По существу, сталинский порядок сохранился на десятилетия. Напри­мер, 25 января 1939 года Политбюро принимает постанов­ление: „1. …Утвердить состав правления Союза писателей СССР в составе: тт. Герасимова, Караваева, Катаева, Федина, Павленко, Соболева, Фадеева, Толстого, Вишневского, Лебедева-Кумача, Асеева, Шолохова, Корнейчука, Мошашвили, Янко Купалы.

2. Секретарем президиума правления утвердить т.Фадеева…"

О какой творческой свободе могла идти речь? Такой порядок сохранялся десятки лет. Поэтому приведенная стенограмма — историческое свидетельство не только узурпации прав интеллигенции, но и неистребимости стремления ее к свободе самовыражения, мысли, творче­ства.

И десятилетия спустя интеллигенция была способна на протест, на интеллектуальное сопротивление, хотя и пассивное. Как и раньше, партийное руководство уже на самом пороге явления, которое Горбачев назвал „пере­стройкой", стремилось сохранить монополию не только на власть, но и на мысль. Даже Горбачев, человек-реформа­тор, который видел дальше и глубже своих коллег по По­литбюро, в то время вынужден был делать как все, как всегда, поступать „по-ленински".