Леонид Красин. Красный лорд
Шрифт:
Двадцатого июня Красин сообщил эти условия Ленину, который 2 июля с одобрения Политбюро передал через Чичерина свой ответ: «1) Согласны дать в концессию все четыре предприятия (Кыштым, Экибастуз, Риддер, Таналык), 2) Желдороги подъездные в концессию допускаем; на магистрали известную форму обеспечения интересов концессионера примем; 3) О сроке торгуйтесь, 4) Советских денег известную сумму дадим, торгуйтесь». В середине августа Уркварт прибыл в Москву и переговоры продолжились. Сначала все шло гладко, но затем Ленин потребовал, чтобы корпорация предоставила Советскому правительству крупный заем. Кроме того, он отказался подписать договор до завершения работы специальной экспертной комиссии, оценивавшей состояние рудников. Она работала целых шесть месяцев и в марте 1921 года сделала заключение, что восстановить работу рудников можно без всяких концессий.
Красин
Однако Уркварт оказался упорным: летом он продолжил переговоры в Лондоне, но советская сторона продолжала выдвигать невыполнимые условия, и в октябре шотландец прекратил свои усилия. Однако острая нехватка средств во время голода в Поволжье изменила позицию власти, убедив ее в необходимости — пусть и временной — привлечения в страну западного капитала. На Генуэзской конференции весной 1922 года Уркварт вновь напомнил о себе, хлопоча о концессии через английских официальных лиц. Сообщив об этом в Москву, Красин настаивал на заключении соглашения с Урквартом, предлагая «купить этого головного барана во что бы то ни стало». Животноводческая метафора имела в виду то, что за Урквартом в Россию потянутся и другие западные капиталисты. 24 августа он присутствовал на заседании Политбюро, единогласно решившем пойти на заключение концессии, пусть даже ценой уступок. Участников заседания смущал только слишком долгий срок концессии — 99 лет, но Красин успокоил их: «За 99 лет не только от концессии, но и от самого капитализма останется, вероятно, одно воспоминание».
Политбюро решило переговоры продолжить, доверив их Красину. Когда он, уже уставший от Уркварта, предложил передать это дело торгпреду в Берлине Б. Стомонякову, Сталин заметил: «Стомоняков, говорят, слишком неуступчив в ведении переговоров, пожалуй у него ничего не выйдет, поезжайте лучше вы» В тот же день, 24 августа, комиссия во главе с Красиным утвердила в общих чертах договор о концессии, с которым он через несколько дней уехал в Берлин. В его отсутствие договор опять поставили под сомнение: посетивший Ленина в Горках Дзержинский вытребовал у вождя записку, где говорилось: «Дать концессию Уркарту только при условии предоставления нам большого займа». Красину об этом новом условии ничего не сообщили, и он 9 сентября подписал с Урквартом договор на прежних условиях. Он считал это безусловной победой, поскольку в лице миллионера западный капитал признал национализацию промышленности в России и изъявил готовность договариваться с ней на новых условиях — так сказать, с чистого листа.
За рубежом делали акцент на том, что подписание договора стало прорывом в налаживании сотрудничества Советов с внешним миром. Британская «Ивнинг ньюс» сообщала: «Россия сделала важный шаг на пути возобновления торговых сношений с внешним миром. Заключенный с английской компанией договор приведет к устранению барьеров, отделявших Россию от остального мира». Немецкая «Франкфуртер цайтунг» в тот же день отметила: «Уркварт после десятидневных переговоров с Красиным убедился, что признание старых долгов и частной собственности не может стать темой международных договоров. Красину удалось превратить его из непримиримого врага Советов в их помощника».
Среди общей радости холодным душем стало заявление Ленина, который 12 сентября направил членам Политбюро новую записку: «Предлагаю отвергнуть эту концессию. Это кабала и грабеж». Видимо, кто-то из соратников — скорее всего, Дзержинский или Сталин — сумел убедить в этом вождя, но что было делать с уже подписанным договором? Собравшись 14 сентября, Политбюро выработало новый документ, где предлагалось внимательно изучить текст договора и послать его Ленину. Тот, однако, продолжал настаивать на отмене соглашения, и 21 сентября созданная Политбюро комиссия начала составлять проект заявления «на случай отклонения предварительно утвержденного концессионного договора с Уркартом». Красин, узнав об этом, раздраженно написал в Политбюро: «Если высшее учреждение Советской республики в таком кардинальной важности вопросе на протяжении нескольких дней на 180 градусов изменяет свои директивы, то действительно приходится сознавать, что никакая правильная государственная деятельность и менее всего прочное улучшение нашего международного положения не является возможным».
26 сентября он написал еще более раздраженное письмо Ленину, в котором говорилось: «Дезавуирование меня правительством
Между тем комиссия, созданная Политбюро для рассмотрения договора, не пришла к единому мнению: Каменев и Андреев высказались против договора, а председатель ВСНХ Петр Богданов — в его поддержку. Вопрос было решено вынести на пленум ЦК, где Красину, Богданову и заместителю Чичерина Льву Карахану предстояло выступить с докладами. Леониду Борисовичу пришлось отложить давно намеченный отпуск и поездку к семье, чтобы подготовиться к выступлению. Накануне пленума, 4 октября, Ленин снова написал Каменеву: «Я против концессии Уркарта». Вслед за этим изобретательный Троцкий выдвинул новое условие: концессию Уркварту можно предоставить только в том случае, если он добьется признания Англией Советской России. На пленуме 5 октября против концессии высказались Ленин и Пятаков, которых поддержало большинство. Была принята резолюция, где говорилось о невозможности «подписать исключительную по объему и значению концессию ввиду враждебной политики Англии в данный момент».
После этого Красин 8 октября 1922 года с негодованием писал жене: «Все труды, работа, энергия, талант пропали даром, и небольшое количество ослов и болванов разрушило всю мою работу…» Он считал, что Ленин, прежде защищавший соглашение, выступил против него под влиянием болезни. Весной 1923 года он еще не терял надежд, что ситуация изменится в лучшую сторону. «Очевидно, — писал он жене 4 марта, — у большинства внутреннее сознание, что их октябрьская позиция была ошибкой, даже просто глупостью, это сказывается во множестве мелких фактов… Надо завтра же готовиться к новому напору и новой борьбе». Однако Ленин по-прежнему выступал против концессии и 24 октября 1922 года писал Чичерину: «Дадим ли концессию Уркарту — вопрос: ни одной регалии не дадим… Общая мысль у меня: они разваливаются, мы крепнем. Если удастся, надо постараться дать шиш. Рук себе не связывать».
На XII съезде партии в апреле 1923 года противники Красина использовали концессию Уркварта как лишний повод для нападок на него. Зиновьев в своем выступлении заявил, что Политбюро единогласно отказалось одобрить договор с Урквартом, подписанный Красиным, «забыв» сказать, что тот подписал договор с санкции того же Политбюро. Еще дальше от истины отошел Каменев, демагогически восклицавший с трибуны: «Когда
т. Красин, исходя из панических настроений, говорит „давайте подпишем соглашение с Уркартом, иначе мы погибнем“, мы говорим: нет, т. Красин, не впадайте в панику». Сам Леонид Борисович, выступая на съезде, также затронул этот вопрос, напомнив, что Уркварт обещал в течение 2–3 лет восстановить на бывших своих заводах довоенный уровень производства. Это позволило бы дать 40 тысячам человек работу, а стране — большое количество остро необходимых ей цветных металлов. От критики решений Политбюро Красин воздержался, учитывая, что против него были практически все, и лишь пообещал, что когда-нибудь представит «исчерпывающий доклад» по этому вопросу.
Красин в Лондоне. 1921 г. [Семейный архив К. д’Астье]
Но вопрос с концессией Уркварта не был окончательно решен: в мае 1924 года Главконцесском представил новый проект договора и поручил делегации СССР во главе с Х. Раковским обсудить его с миллионером. Красин отозвался на это так: «Переработка концессионного договора Уркарта не оставила камня на камне <…> и в настоящем своем виде концессионный договор, разумеется, неприемлем ни для Уркарта и ни для какого иного предпринимателя». В то время в Лондоне шли переговоры с лейбористским правительством Макдональда о полномасштабном восстановлении отношений Англии и СССР, и Красин считал ключевым для них вопрос о «2–3 крупных концессиях бывших собственников, в первую очередь Уркарта». Это он доказывал в своей записке в Политбюро, которое создало очередную комиссию по этому вопросу.