Лестница из терновника. Трилогия
Шрифт:
– Подначка, достойная деревенщины, - хмыкнул Второй, присвистнув, но, взглянул на Н-До и перестал улыбаться.
– Чушь, это ведь не может быть правдой - то, что он несёт?
– Это правда, - сказал Н-До.
– Наши родители заключили с Всегда-Господином какой-то договор. Дело в деньгах, полагаю - но я не из тех, кто продает фамильную честь. Я намерен убить его - если этого поединка не удастся избежать.
Второй поёжился и кивнул.
Смотритель Эу-Рэ устроил праздник с размахом. Актеров пригласили в городе, показывали танцы на проволоке, танцы с ножами и мечами, жонглирование... На площадке, огороженной лентой, сражались на
Второй, всхлипывая от смеха, ткнулся Н-До в плечо:
– Матушка будет недовольна, - проговорил он сдавленно.
– Она не любит таких вульгарных простонародных развлечений... но это и вправду жутко весело!
– Дураки, - улыбаясь, сказал Н-До.
– Ничего. Не будем делать вид, что добродетельны до полного невежества. И вообще, надо же хоть чем-то развлечься в этом гнусном месте!
В толпе гостей, среди праздничного шума, глядя на танцы и комические сценки, дожидаясь огненной потехи, он не видел ни Ляна, ни его прихлебателей - и несколько расслабился.
Второй держался поблизости до тех пор, пока какие-то юные незнакомцы, по виду показавшиеся Н-До вполне приличными, не утащили его драться на палках. Н-До не стал мешать Второму развлекаться. Он сам смотрел представление, пока его вдруг не осенила мысль, от которой весёлый день померк.
Не считает ли Всегда-Господин, что вся эта роскошь - праздник в честь официальной помолвки его сыночка?
Уже начинались прозрачные осенние сумерки, гости ожидали фейерверка - но Н-До разом потерял интерес и к танцорам, и к шутам. Видеть развесёлую толпу стало нестерпимо - и Н-До направился прочь из сада, решив посидеть где-нибудь в беседке на заднем дворе, в одиночестве. Хотелось всё обдумать и решить, как разом покончить с этим жерновом, невзначай повешенным на шею любящими родителями.
Н-До выскользнул за увитую лентами и увешанную фонариками калитку, прошёл мимо пустынных служб и обогнул дом, оказавшись в маленьком внутреннем садике. Здесь росли розовая акация, ежевика и синие вишни; заросли кустарников, смыкавшиеся над песчаными дорожками, образовывали небольшой лабиринт, закрытый сверху и с боков колючими пестролистными стенами ветвей. Н-До подумал, что это - безупречное место для уединенных прогулок, и вошёл в один из таких тенистых коридоров. Тень внутри была гуще; очевидно, если бы листва не начала уже осыпаться, сейчас, в сумерки, тут было бы совсем темно. Звуки музыки и весёлые крики долетали сюда издалека, еле слышно...
Н-До глубоко вдохнул похолодевший вечерний воздух и тихонько пошёл вперед. Праздник уже казался какой-то пестрой путаной грезой, и это было приятно.
И вдруг Н-До померещилась какая-то возня и голоса за поворотом живой изгороди. Говорившие не снижали голос - и Н-До пораженно узнал Ляна, который раздраженно сказал:
– Что ж теперь? Ломаться поздно!
– Прошу тебя - не здесь, - ответили ему, и Н-До показалось, что он узнал голос Лью - здорово изменившийся, прерывающийся, как от крайнего волнения или сильной боли.
– Сюда кто-нибудь придет...
– Какая разница!
– нажал Лян.
Н-До, со смутным ощущением неправильности собственного поведения, задерживая дыхание, раздвинул ветки. От открывшейся сцены кровь бросилась ему в лицо.
Лью полулежал на песке, опираясь на него локтями, в одной рубахе - кафтан и штаны валялись в стороне, и Н-До отчетливо увидел его голую ногу, вымазанную кровью. Лян, тоже без кафтана, стоял рядом на коленях; его меч в ножнах висел на поясе, а меч Лью он держал в руке, лезвием - Лью под подбородок.
Загорелое лицо Лью казалось белым в полумраке, глаза выглядели огромными и тёмными. Лица Ляна Н-До не видел, но о его выражении догадался по тону.
– Что скажет твоя Мать, узнав, что ты изменил меня на улице?
– спросил Лью тяжело дыша и кусая губы.
– Ничего она не скажет!
– в голосе Ляна насмешка мешалась с угрозой.
– Какое ей дело до моих рабынь!
Последние слова прозвучали таким ударом под дых, что Н-До содрогнулся, а Лью дернулся, забыв о мече у горла - из-под лезвия показалась кровь. Лян чуть отвел руку назад:
– Не пытайся зарезаться собственным мечом, милашка! Ты - мой трофей и собственность, если это ещё не понятно!
– Я не могу быть твоей наложницей, - прошептал Лью.
– Ты говорил... ты сказал, тебе претит решение родителей...
Лян рассмеялся. Н-До, сжав зубы, медленно потянул меч из ножен.
– Да, мне претит!
– сказал Лян, смеясь.
– Ну и что? Ты, побирушка, что ж, думал быть моей женой? Думаешь, я не замечал этих взглядов-вздохов? Как бы не так! Знаешь, будь ты покорнее, я бы подумал о тебе, как о Младшей Невестке при настоящей Жене, но ты же дрался всерьёз! Неужели надеялся изменить меня, а, дрянь?!
Лью смотрел на него расширившимися глазами; теперь у него на лице был написан один только ужас.
– Не пялься на меня так, - усмехнулся Лян.
– Если ты перестанешь ломаться, это будет отличная метаморфоза... А если будешь продолжать - так станешь не девкой, а никудышником, милашка! Хочешь быть никудышником? Хлев чистить для нашего скота, а? Вот твоя спесивая мамочка обрадуется...
Тень Ди подтолкнула Н-До в спину. Он вышел из кустов, с треском продравшись сквозь ветви, выдирая колючками нитки из вышивки на одежде - и скинул на песок праздничный кафтан. Лью сдавленно ахнул, пытаясь натянуть рубаху на голые ноги. Лян вскочил - и Н-До остановил в замахе меч Лью в его руке.
– Ты что тут делаешь, Официальный Партнёр?
– пораженно сказал Лян.
– Иди веселиться, это мое дело!
– Отдай мне его меч, - приказал Н-До тихо, едва переводя дух от презрения и ярости.
– С какой стати?
– Лян сделал шаг назад, улыбнулся и провел пальцем по окровавленному лезвию. Теперь Н-До видел, что он тоже ранен: на щегольской шёлковой рубахе расплывались кровавые пятна.
– Я не отдаю трофеев!
– Или отдашь, или я заберу его у твоего трупа, - прошипел Н-До.
– Послушай, Лян, давай решим это мирно. Я не хочу с тобой сражаться, мне противно. Ты просто отдашь мне его меч и уйдешь. И забудешь то, что тут было.