Летняя история
Шрифт:
Область сменялась областью. Иногда они останавливались по природной нужде, иногда — просто отдохнуть, почти за целый день они даже ни разу не поругались и разработали детали плана, что именно говорить родителям Лёни. Ложкина ощущала себя едва ли не школьницей, впервые планирующей прогулять школу — настолько план был глупый и обречённый на провал, но заманчивый. Снятие же ответственности со своих плеч Татьяна посчитала за отдельный бонус.
Как-то, сам собой, разговор перешёл на работу, да и не мог не перейти.
— Объясни мне, Ложкина, почему ты до сих пор там работаешь? Ты теряешь время, ты уже его потеряла. Но ты же там гробишь здоровье, а что в ответ? Ни личной жизни, ни денег.
— Куда идти, Лёнь? Где лучше-то? В стационаре, что ли? Не смеши.
— Я давал тебе телефончик, почему не пошла? Тебя бы взяли без разговоров.
— Я врач, Лёнечка.
— Да вроде не уборщицей приглашали.
— Слушай, я не хочу быть обслуживающим персоналом, понятно?
— Ерунду говоришь, Ложкина.
— Ага… да ты посмотри на себя, кем ты стал?
— Кем я стал? Переучился, не один год жизни потратил, теперь живу и радуюсь.
— И чем же таким занимаешься, что радуешься? — ехидно.
— Пластическая хирургия. Лабиопластика.
— И кому она нужна? Зачем? Что это за глупости, вообще?
— Ты меня удивляешь. Что значит, «кому нужна»? Есть женщины, которые нуждаются в подобном вмешательстве, и я им помогаю, улучшаю их качество жизни.
— Да, блин, с жиру бесятся твои клиентки, — на «клиентки» ударение, — качество жизни, говоришь? Мы в крайнюю смену выезжали дважды на боли, женщина, тридцать лет, онкология, её качество жизни кто улучшит?!
— И что, по твоему, все, кому повезло настолько, что у них нет онкологии, не могут хотеть как-то помочь себе?!
— Ты такой… такой… ты был лучшим! Почти богом! Как ты мог уйти? И куда?!
— Я считаю, что я на своём месте, и помогаю женщинам по мере их надобности.
— По мере надобности твоего кошелька.
— И это тоже.
— И вообще, что это за глупости?..Лабиопластика, кто вообще придумал, что это нужно…
— Не глупости, тебе прекрасно известно о возрастных изменениях, об индивидуальных особенностях, проблемах, которые теперь довольно быстро и практически безболезненно решаются.
— Вот именно, индивидуальных! Ты лишаешь женщин индивидуальности!
— Ложкина, ты споришь, чтобы спорить.
— Нет, я хочу узнать твою позицию, как ты считаешь, неужели такие операции нужны?
— Мою? Да, нужны.
— Почему «да»?
— А почему «нет»? И давай, ты не станешь рассуждать о том, с чем не знакома, у тебя же нет таких проблем, о чём мы вообще разговариваем?
— Нуууууууу, конечно, у меня нет таких проблем!
— Нет!
— Стоп! — взвизгнула. — Откуда ты знаешь, что у меня нет таких проблем?
— Я не знаю, я предполагаю, иначе ты бы не верещала и не доказывала…
— Ты сказал «нет», и сказал уверенно.
— Ложкина, тебе показалось.
— Шувалов, мне не показалось.
— Показалось.
— Говори сейчас же…
— Нет, нет, давай о чём-нибудь другом… это просто спор, слово за слово…
— Хреном по столу! Говори… — лицо Ложкиной не выражало ничего хорошего.
Шувалов покосился, вздохнул.
— Ты меня убьёшь…
— Уже не сомневаюсь в этом.
— Имей ввиду, Ложкина, мы на оживлённой трассе, наша скорость сто сорок километров в час…
— Ну?
— Я видел.
— Лёнь, — Ложкина широко улыбнулась, — я столько не пью, если бы я с тобой переспала, я бы запомнила.
— На фотографиях видел…
— Каких это фотографиях?
— Кхм… ты там с Ильёй…..
— Что? — она побледнела, потом ещё сильней побледнела. — Он показал? Тебе?
— Он выложил в сеть… на сайт ****.ru, и да, показал мне, вроде похвастался, — Лёня покосился на Ложкину и продолжил, — в общем, я попросил его удалить их.
— Да что ты… а тебе не кажется, что это не твоё дело было?
— Не моё, ты права. Что двое делают — это только их касается, но ты не знала о подобной слабости Ильи, а так не делается, Тань. О таких вещах партнёра предупреждают заранее и договариваются тоже — заранее. О таких вещах вообще не треплются, фотографии своих невест под нос коллегам не… так не поступают… В общем, мы поговорили, по-мужски, и он фотографии удалил. Не знаю, сколько их разошлось, главное, что удалил. Потому что так — не поступают. Только вот… удалил он их вместе с тобой из своей жизни.
— Да кто бы говорил, — вскипела Татьяна, — не поступают? Тоже мне, Мистер-каждый-год-новая-Алёна.
— И много ты знаешь про моих Алён? Зато про тебя узнала бы половина дрочащих малолеток.
— Ты! — Она вскрикнула, всхлипнула и вдруг заплакала, резко и неожиданно даже для себя самой.
Лёня не без труда перестроился в правый ряд, потом на обочину, а потом и остановился.
— Тань, не надо.
— Пошёл ты.
— Перестань.
— Нет. Почему ты раньше не сказал?!
— Вот, сказал, посмотри, сколько лет прошло, а ты сидишь и ревёшь, а из-за чего? Из-за дурацких фотографий, которым минуло сто лет в обед? Или из-за этого горе-порно-режиссёра? Ну-ка, глянь на меня, Ложкина, и скажи, что тебе стыдно. Скажи, скажи…
Он немного помолчал, и Ложкина молчала.
— Потому что тебе нечего стыдиться. Ты была молодая, влюблённая, открытая экспериментам, мы все чудим по молодости — это часть жизни, тебе не может быть стыдно за собственный опыт, это твой опыт, и он важен для тебя. К тому же ты такая красоточка на тех фото, — он повёл бровями, — это я тебе, как узкий специалист говорю, — заставляя улыбнуться, — так что давай-ка, забудем об этом инциденте, благо прошло уже порядком времени.