Летучие мыши появляются в сумерках
Шрифт:
– О да. Она – единственная, кому я говорил о своей любви к подобным вещам. Я подумал, что, может быть, у нее более серьезная травма головы, чем она сама об этом думает, и решил…
– Как ее голос звучал по телефону? Как обычно?
– Нет. Ее голос был напряженным и грубым. По-моему, она действительно не в себе. Ее память…
– Вы рассказывали об этом Больмэну?
– О чем?
– О телефонном звонке и музыкальной шкатулке и о том, как Жозефина Делл потеряла память?
– Подождите… Да, я рассказывал.
Берта
– Вы получили музыкальную шкатулку сразу же после того происшествия?
– Да, через день или два.
– И каким образом?
– Из магазина, который продал ее, какой-то антикварный магазин. Я забыл название. Посыльный сказал, что ему поручили передать мне шкатулку. Он сказал, что шкатулку специально держали для одной молодой леди, которая внесла задаток за нее и наконец выплатила всю сумму…
– Вы рассказали об этом Больмэну? Кому еще вы рассказывали об этом?
– Тхинвеллу – нашему водителю и…
– Съешьте меня с потрохами! – воскликнула Берта, вскакивая на ноги.
– Что случилось? – спросил Кослинг.
– Тупица из тупиц, дура из дур!
– Кто?
– Я.
– Не понимаю, – опешил Кослинг.
– Какая-нибудь метка на музыкальной шкатулке или что-нибудь, указывающее на магазин, который…
– Я не знаю. Я ощупывал ее только снаружи. Странно, что вы спросили, кому еще я рассказывал о том, что у Жозефины провалы памяти после того происшествия. Я помню, что Больмэн задал мне такой же вопрос.
– Вы говорили ему, что Тхинвелл тоже в курсе?
– Да. У меня есть знакомый врач, и у Тхинвелла возникла идея, что врач мог бы встретиться с Жозефиной и понаблюдать за ней так, чтобы она не знала о причине его визита, но прежде я должен был убедиться, что именно она послала мне эту вещь. Тхинвелл считал, что это мог сделать кто-то еще. Я не думаю, что это могло бы быть так. Нет, я никогда никому не говорил…
– Вместе со шкатулкой не было никакой записки?
– Нет. Записку принесли с цветами. Шкатулку доставили так, как я рассказывал, без записки.
Берта взволнованно направилась к двери, потом остановилась, вернулась назад, нарочито зевнула и сказала:
– Мне кажется, что после всего пережитого вы очень устали. Что вы скажете, если мы закруглимся?
– Разве из того, что я сообщил, ничто вас не взволновало?
– О, сначала мне кое-что пришло в голову, – ответила Берта, снова зевая, – но теперь я чувствую, что ошиблась. Вы не знаете, сколько она заплатила за шкатулку?
– Нет, но думаю, что довольно много. Это очень красивая вещь с росписью по стенке. Какой-нибудь пейзаж, написанный маслом.
– Вам кто-нибудь описал эту картину?
– Нет, я почувствовал это пальцами.
Берта опять продолжительно зевнула:
– Ладно, я собираюсь ложиться спать. Вы поздно встаете?
– Да.
– Я обычно не встаю раньше девяти или полдесятого. Это не слишком поздно для вас?
–
– Отлично, отправляйтесь и хорошенько поспите. Увидимся утром.
Берта провела его через ванную в соседнюю комнату, помогла снять женское платье, обошла с ним комнату, чтобы он смог привыкнуть к расположению вещей в ней, поставила его трость около постели так, чтобы он легко мог достать ее, и потом сказала:
– Спите крепко. Пойду тоже сосну.
Она вернулась к себе в комнату, закрыла дверь и прислушалась, потом схватила шляпу и пальто, выскочила из комнаты, на цыпочках прошла по коридору к лифту и спустя десять минут неслась на сумасшедшей скорости в сторону Лос-Анджелеса.
Только после Помоны ей неожиданно пришло в голову, что она поступила в точности так же, как Джерри Больмэн, и, возможно, по той же самой причине. А в настоящий момент Джерри Больмэн успокоился уже навсегда.
Глава 26
Темнота, царившая на улице, была ей на руку. Подъезжая к кварталу, Берта выключила фары и снизила скорость, перешла на первую передачу, как при парковке. Она остановила машину у обочины, заглушила мотор и прислушалась. Она ничего не услышала, кроме обычных ночных звуков, еще не замерших в этот час: стрекот сверчков, лягушачий хор и другие таинственные ночные звуки, которые не услышишь в густонаселенных районах города.
Берта достала из кармана свой фонарик. Освещая себе дорогу тусклым светом фонарика, она направилась к дому.
Темный силуэт дома довольно неожиданно появился перед ней. Она пошла по дорожке, придерживаясь за поручень, подошла к крыльцу и поднялась по ступенькам. Дверь была плотно прикрыта. Должно быть, полицейские закрыли ее. Берта решила выяснить, закрыли ли они дверь на замок.
Она подергала за ручку. Дверь не открывалась.
Берта посветила своим фонариком и увидела, что в замке ключа не было. Или полицейские закрыли дверь на щеколду изнутри, или замкнули ключом снаружи.
Берта вынула из своей сумки связку ключей. Иногда они были необходимы в подобных случаях, а Берта не принадлежала к тому типу людей, которые испытывают какие-либо сомнения или неудобства по такому поводу.
Она принялась подбирать ключ. Четвертый ключ открыл замок.
Берта толкнула дверь и прислушалась, вглядываясь в темноту дома, пытаясь определить, не угрожает ли ей какая-нибудь опасность.
Она не услышала ни звука. Берта посветила фонариком, неосознанно направив его на то место ковра, где были пятна крови. Они по-прежнему были там. Берта выключила фонарик.
Неожиданно она услышала какой-то шум. Похолодевшим пальцем она пыталась нажать на кнопку фонарика. Звук приближался к ней, потом она почувствовала, как костлявые пальцы сжались у нее на горле.