Лгунья
Шрифт:
— Вас никто не останавливал?
— Нет.
Лысеющий сказал:
— Вы должны будете это исправить, мадмуазель. Как только вернетесь в Англию.
— Хорошо, – послушно сказала я. – Ладно, исправлю. Первым же делом.
Лысеющий – по–моему, его звали Пейроль, что-то вроде этого – забрал у меня паспорт и дал мне другой: тонкий, гостевой. Я открыла его. И чуть не рассмеялась. С разворота на меня смотрела совсем недавняя фотография Крис. Я ее мгновенно узнала. Светлые крашеные волосы колечками, лицо более худое и резкое, чем на раннем снимке.
— Это та самая девушка, которую вы подвозили? – спросил Пейроль.
— Да, – сказала я. – Это она. – Это была первая серьезная ложь. Потом маленький, симпатичный, произнес нечто настолько непонятное, что мне ничего не оставалось, кроме как продолжать врать.
— Теперь о деньгах, – сказал он. – Расскажите нам о деньгах.
— О деньгах?
Глаза его стали острыми, как булавки. Его апатию как ветром сдуло. Все его внимание было сосредоточено на моей особе.
— О деньгах в машине.
— Каких деньгах? – тупо повторила я еще раз.
— Мы нашли огромную сумму английских денег, спрятанных в вашей машине.
— Это была не моя машина. Я ее взяла напрокат.
— Спрятанную во взятой вами напрокат машине.
— Я ничего не знаю ни о каких деньгах.
Они смотрели на меня, явно не веря. Они ждали от меня какого-нибудь продолжения, но я понятия не имела, что говорить, и потому просто повторила:
— Я ничего об этом не знаю. Темноволосый коротышка фыркнул и что-то быстро пробормотал по–французски. Пейроль перевел:
— Вы хотите сказать, что это не ваши деньги?
— Конечно, не мои.
— Так вы предполагаете, что эта девушка, которую вы посадили в свою машину, эта Кэтрин Хьюис, что это она спрятала двадцать тысяч фунтов стерлингов в багажнике взятой вами напрокат машины? Двадцать тысяч в аккуратной банковской упаковке?
В таком изложении это действительно звучало неестественно. Я понимала, почему они мне не верят.
— Вероятно, так оно и было. Я была удивлена не меньше них. Мне показалось, что это не в стиле Крис, для нее скорее бы подошли международный аккредитив и банковские чеки. С другой стороны – а что я вообще знала о ее привычках? Возможно, она частенько разъезжала по стране с двадцатью тысячами в банкнотах, и в этом случае ей нужно было где-то их прятать.
— Где вы ее посадили?
— В Париже, за чертой города.
— В какое время?
— Сколько у нее было багажа?
— Она проявляла нервозность?
Вопросы сыпались один за другим. Было раннее утро, сказала я. Около шести. У нее был при себе один чемодан, солгала я. Они кивнули друг другу и перебросились парой фраз по–французски, из которых я поняла, что паспорт был найден в la valise rouge [46] .
— Верно, – сказала я. – Он был красный.
46
Красный чемодан (фр.).
—
Я неопределенно кивнула. Что тут такого, может, я просто захотела размять мышцы шеи.
— Куда она направлялась?
— В Тулузу, – сказала я. – К сестре.
Они хотели досконально знать, где мы в тот день останавливались. Я сказала, что не могу вспомнить. Завтракали где-то между Орлеаном и Божанси, сказала я. Городишко с площадью и «Кафе де Спор». В порыве вдохновения я рассказала, что мы заходили в супермаркет в Божанси и купили для обеда продуктов. Но, похоже, это не сработало. Вид у них был удивленный. Они сказали, что в машине не было обнаружено никаких остатков еды.
— Нет, – сказала я. – Мы обедали не в машине. И к тому же почти все съели за ужином. А остальное я выбросила. – Я была немного обижена, что они во мне сомневаются. Я до того живо все это себе представила, словно так и было на самом деле.
Я видела, как моя рука выбрасывает половину длинного «французского» батона и недоеденный кусок сыра в мусорный бак у дороги.
— Когда вы останавливались в кафе, вы оставляли машину без присмотра?
— Вы куда-нибудь отлучались? В туалет, например? – спросил темный коротышка.
— Да, – честно ответила я. – Отлучалась.
— А она была с вами?
— Нет. Она подошла к стойке бара и оплатила счет.
— Могла она это сделать, а потом выйти к машине, пока вы были в туалете?
— Ну, могла.
— А как насчет машины? Она была заперта?
— Наверное. Да.
— Вы когда-нибудь давали ей ключи? Чтобы что-то вынуть из машины?
— Нет.
— А багажник? Вы могли оставить багажник незапертым?
— Понятия не имею, – сказала я, в восторге от того, насколько легко было отвечать на их вопросы, причем фактически говоря правду, в буквальном смысле этого слова. – Наверное, могла. Не помню.
Я лежала, откинувшись на подушках, и наблюдала, как они горячо обсуждают это по–французски. Они полицейские, думала я, вот пусть и решают. Только бы поскорее, а то у меня снова начали болеть ноги. Я ерзала от боли, перемещая вес тела с одной ягодицы на другую, и случайно столкнула на пол газету. Пейроль наклонился и поднял ее. Он держал мою фотографию перед глазами: все, что ему нужно было сделать, это опустить взгляд и мысленно провести параллели. Но он этого не сделал. Мельком, без интереса, взглянул на нее и передал мне.
— Вы замужем? – внезапно спросил он, наблюдая, как я складываю газету.
— Нет, – сказала я. Вторая серьезная ложь.
— Если вы недавно вышли замуж, вы должны были известить об этом власти, – сказал он.
— В этом случае я непременно так бы и поступила, – сказала я. – Но я не замужем.
И, только отодвигая стакан воды, чтобы освободить на тумбочке у кровати место для газеты, я поняла, что этот вопрос был вызван видом моего обручального кольца. Я ношу его уже шестнадцать лет и так привыкла к нему, что перестала замечать.