Лгунья

Виндзор Валери

— Ничего-то ты не помнишь. Что у тебя с головой? Она… – он явно рылся в памяти в поисках подходящего английского слова. – Она вся в дырках.

— Решето, – подсказала я. – Голова как решето.

В машине меня разморило. Я закрыла глаза.

— Знаешь, – немного погодя сказал дядя Ксавье, – чем больше я на тебя гляжу, тем больше замечаю, как ты похожа на мать.

Я сонно улыбнулась.

Потом, наверное, ненадолго задремала. Когда же проснулась, мы уже ехали по предместьям города.

— Где мы? – спросила я.

— Фижак, – сказал дядя Ксавье. Не включив поворота, он неожиданно свернул направо. Дорога пересекла реку и запетляла между гаражами и застекленными кухнями, открытыми для любопытных глаз.

— Куда мы едем? – тупо спросила я.

— Домой, куда же еще.

Вот тогда мне и следовало

с этим покончить. Это был мой последний шанс, и я обязана была им воспользоваться. Сказать правду, извиниться и попросить отвезти к станции. Но меня охватила удивительная, прямо какая-то фатальная пассивность. А почему, собственно, я употребляю слово «удивительная»? Ничего удивительного в этом не было. Я вообще всегда такая, это мое привычное состояние. Вечно плыву по течению, мол, будь что будет, поскольку для того, чтобы сопротивляться обстоятельствам, требуется несравненно больше энергии и уверенности, чем у меня имеется в наличии. К тому же на деле всегда выясняется, что возможностей для выбора все равно гораздо меньше, чем себе навыдумываешь. Посему я молча сидела на горячем, липком сиденье, не в силах покинуть это место, напоминавшее утробу матери, и рассеянно ждала, что кто-то явится и спасет меня в этой нелепой ситуации, ибо самой мне для этого не хватало ни желания, ни сил.

Пейзаж постепенно изменился. Мы проезжали убогие заброшенные деревни. Потом начался подъем. Зеленая придорожная полоса, полная полевых цветов, сменилась сухой, колючей, как щетина, травой. Земля отступила перед камнем. По обеим сторонам дороги потянулись бесконечные массивы – из низкорослых дубов и сухого чертополоха. Казалось, мы взбираемся на вершину мира. Стволы коренастых деревьев поросли серым лишайником. В жизни не встречала более скучного зрелища. Скалы и камни, камни и скалы. Тощие овцы с колокольчиками на шее щипали редкую траву. Эта бесплодная, выжженная солнцем земля вызывала у меня отвращение. Проселочные дороги переплетались, как змеи, сходясь и расходясь, тянулись на многие мили. Впереди показалась ветряная мельница. Дядя Ксавье остановил машину.

– Voila – Кос, – сказал он, приглашая меня насладиться местными видами.

— Невероятно, – сказала я. Затем на случай, если этого недостаточно, повторила: – Совершенно невероятно.

— Другой такой страны в мире нет, – сказал он. Вот уж действительно. Ничего похожего я не видела и не испытывала желания увидеть. Во все стороны тянулись бесконечные пустоши и исчезали в далеком синем мареве.

— С этой стороны река, – сказал дядя Ксавье. – И с той река. Горж, – добавил он, вероятно считая, что я понимаю, о чем идет речь. Для меня это был пустой звук. Окружающие ландшафты источали недружелюбие.

«Рено» покатил дальше. Посреди беспорядочно разметавшейся деревушки мы повернули налево по дороге, усыпанной комьями глины и соломой. На перекрестке стоял выгоревший голубой знак с надписью: Шато (де чего-то там).

— Мы почти дома, – сказал дядя Ксавье, и я вдруг занервничала. Даже во рту пересохло.

Я начала внимательнее присматриваться к домам, мимо которых мы проезжали. Сперва на глаза попалась полуразвалившаяся ферма. Ставни почти сгнили и болтались на петлях; прямо перед открытой задней дверью – навозная куча. Но неподалеку в поле стояла новенькая бетонная сельскохозяйственная постройка, так что, возможно, здесь жили не совсем бедняки. Посреди двора, с потрескавшейся на солнце грязью, на стуле сидел старик. В знак приветствия он взмахнул палкой, вспугнув гусей и возмущенных кур. А может, это была угроза, а не приветствие. Трудно сказать. Две злобные на вид собаки спали в тени чахлого грецкого ореха. Дядя Ксавье посигналил и поехал дальше. Я вздохнула с облегчением. Впереди показалась маленькая аккуратная ферма, каменный дом, приютившийся среди любовно ухоженных, ровных посадок табака и винограда. Я была убеждена, что мы приехали. Но вместо того чтобы притормозить, дядя Ксавье прибавил газу. Мы быстро катили с горы. Внезапно дорога резко свернула направо.

— Река, – сказал дядя Ксавье. – Вон там.

Внизу, в сотнях футов от нас, между высокими

берегами извивалась зеленая змейка воды.

– Un grand spectacle, uh? [57] – спросил дядя Ксавье. – Этого ты тоже, небось, не помнишь?

— Ровным счетом ничего не

помню, – призналась я.

Он заложил крутой вираж – слишком скоростной и опасный. На другой стороне дороги высилась каменная стена утеса. Я про себя молилась, чтобы нам не попался встречный транспорт. В паре сотен ярдов после очередного линялого знака «Site Historique» [58] дядя Ксавье свернул влево, на узкую каменистую тропу, ведущую, казалось, прямо к обрыву. Кусты и хилые побеги черной смородины торчали из трещин в камне. Прыснули во все стороны ящерицы. Небо отливало темной, тяжелой синевой. Тропа резко свернула, и глазам внезапно открылся огромный природный амфитеатр, в центре которого, словно высеченный в скале, возвышался настоящий замок, топорща серые башенки в виде солонок.

57

Грандиозное зрелище, а? (фр.)

58

Историческое место (фр.).

– Alors. Nous sommes la [59] , – сказал дядя Ксавье.

— Это оно? – ошалело спросила я.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

— Конечно, оно самое. А чего ты ожидала?

— Только не этого. – Я была поражена. Высокие, изящные башни поднимались из скал, а над ними нависали великолепные естественные колонны и ниши, вырезанные в камне временем и ветрами.

— Я забыла, – сказала я (попытка срочно восстановить нанесенный моральный ущерб), – совсем забыла, насколько он великолепен.

59

Ну, вот мы и на месте (фр.).

Он скромно пожал плечами, будто я говорила не о замке, а о нем самом.

Чем ближе мы подъезжали, тем огромней и прекрасней становился замок.

— Здесь новая автостоянка, – сказал дядя Ксавье, явно для того, чтобы я пришла в восхищение, что я и сделала, хотя кроме широченной, усыпанной гравием площадки, залитой жгучим солнцем, ничего примечательного не увидела. – В прошлом году построили. Здесь будет намного лучше, когда подрастут деревья. – Я разглядела несколько сомнительных, чахлых, изнывающих от жажды побегов. – Мы можем принять от пяти до шести десятков машин, – прибавил он с гордостью.

— У вас бывает столько посетителей? – спросила я.

— Пока не бывало, – сказал он. – Не всё сразу. Но в этот году, кто знает, может статься…

Перед нами была стена с бойницами, сильно смахивающая на театральный занавес. Дядя Ксавье въехал в готическую арку, миновал маленькую будку у ворот, на стене которой были вывешены правила посещения замка: «Visites Guidwes, tous les apris-midis» [60] . Дорожка, покрытая гравием, бежала между высохшими, запущенными клумбами и сворачивала так, что главный средневековый замок немного перемещался вправо, а впереди показалось сооружение поменьше – gentilhom-minre [61] , – скрытое стеной от глаз посетителей, осыпающееся, но пышное и элегантное крыло эпохи Ренессанса. Кто-то совершил вялую попытку разводить под окнами цветы. У крыльца валялся трехколесный велосипед и старые пластмассовые игрушки.

60

Экскурсии проводятся ежедневно, в послеобеденное время (фр.).

61

Небольшая дворянская усадьба (фр.).

Машина резко затормозила, взметнув гравий и едва не врезавшись в велосипед.

— Вот мы и дома, – сказал дядя Ксавье.

Я спросила себя: ну как, нервничаешь? Стало ясно, что я собираюсь продолжать в том же духе, позволяя себе плыть по течению. Во рту у меня пересохло, а ладони и белье были влажными от пота, но, возможно, это просто из-за жары. Я стояла на гравийной дорожке у крыльца, глядя вверх на круглые башни–солонки, сверкающие на солнце чеканным серебром, и вдруг рассмеялась.