Линни: Во имя любви
Шрифт:
Нил всегда был рядом. Мы сидели втроем — Малти, Нил и я, и я радовалась первым движениям и толчкам ребенка, свидетельствующим о том, что дитя, зачатое мной и Даудом, растет. Я отказывалась даже думать о том, что случится, если ребенок родится со слишком темной кожей. Моя память до сих пор хранила воспоминание о коже Дауда, которая была ничуть не темнее, чем у Сомерса, о его ровных белых зубах, умелых руках, крепком мускулистом теле. Я знала, что, если черты ребенка выкажут мой обман, мне придется забрать его и бежать. Как и куда — этого я не знала и предпочитала над этим
В то время как воздух становился все прохладнее, я становилась все толще и неповоротливее и приказала дарзи сшить мне новую, удобную одежду — развевающуюся и свободную.
Сомерс терпеть ее не мог, повторяя, что я отвратительно выгляжу, разгуливая по дому без корсета в просторных халатах. Он запретил мне так одеваться, но я продолжала носить просторные одеяния, когда Сомерса не было дома.
Однажды утром, когда до Нового года оставалось несколько дней, мой муж наблюдал за тем, как я пытаюсь приподняться из глубокого кресла и взять к себе на колени Нила.
— МакДугласы пригласили нас к себе на праздник. Я сказал им, что приду один, потому что ты сейчас совсем не выходишь из дому. Ты такая огромная, — проворчал он. — Тебе еще осталось… Сколько? Три месяца? Доктор Хаверлок действительно сказал, что ребенок родится в конце марта?
Я принялась разглядывать ухо Нила.
— Да. Но малыш, скорее всего, появится на свет раньше. Доктор заверил меня, что здесь, в Индии, практически невозможно доносить ребенка весь положенный срок, все это из-за ужасного климата. Я довольно хрупкая, поэтому и кажусь больше.
Я замолчала. Сомерс никогда не был глупцом. Я не могла позволить, чтобы он решил, будто я оправдываюсь.
Утром 26 февраля 1833 года я подождала, пока Сомерс уйдет на работу, и велела Малти позвать Нани Меера.
— Это хороший день для рождения ребенка, — улыбнулась Малти. — Когда я проснулась сегодня утром, то увидела в небе стаю из семи гусей. Это знак того, что родится мальчик.
Она всплеснула руками.
— Я сообщу всем слугам и велю им всем помолиться за вас.
Милая Малти. Она была моим единственным верным союзником и всегда выполняла то, о чем я ее просила. Когда она ушла, я легла, напуганная воспоминаниями о резкой боли.
Когда час спустя в комнату поспешно вошли Нани Меера и Йали, я вскрикнула от облегчения. Вскоре Йали уже втирала мне в виски что-то прохладное и остро пахнущее, а Нани Меера готовила чистую одежду, острый нож и различные масла и травы. Утро еще не успело закончиться, а я уже вытолкнула своего сына прямо в ее руки.
— Это здоровый мальчик, — сказала она, осторожно перерезав пуповину и поднимая мокрого, блестящего ребенка. — Судя по его крику, он будет таким же храбрым и упрямым, как и его мать.
Я подняла голову и внимательно осмотрела своего сына, боясь того, что могу увидеть. Но малыш ничем не отличался от других новорожденных: с красной кожей, скривившимся в недовольной гримасе личиком, он тоненько хныкал, словно жаловался на неприятное путешествие. Его мокрые слипшиеся волосы блестели темным золотом.
Малти захлопала в ладоши, рассмеявшись, когда первый плач ребенка перерос в
— Только послушайте, как он кричит, — сказала Малти. — С ним никто не сможет поспорить.
Она взяла младенца, завернутого в мягкую фланель, из рук Йали, и, когда Нани Меера помогла мне переодеться и я села, опираясь на подушки, Малти дала ребенка мне в руки.
Пока Малти убирала испачканное постельное белье, а Йали собирала сумку, Нани Меера пододвинула к кровати стул и погладила влажную головку ребенка.
— У него светлые волосы, как у тебя, — сказала она. — Посмотри только, они уже сияют, словно первые лучи солнца.
Я взяла ее за руку.
— Спасибо, тебе, Нани, — произнесла я. — Ты дала мне и ему, — я коснулась губами шелковистого лобика младенца, — возможность быть счастливыми.
Она пожала мою руку.
— Я ничего тебе не давала, Линни. Ты сама хозяйка своей судьбы.
Йали положила маленький сверточек на столик у кровати.
— Разведи это в воде и выпей сегодня вечером, — сказала Нани Меера. — Роды не принесли тебе никакого вреда. Не слушай этих надоедливых английских мэм-саиб, которые придут тебя проведать, распираемые всевозможными советами. Они скажут, что ты должна как можно дольше оставаться в постели, но это только ослабит тебя. Они скажут, что ребенка нужно как можно реже брать на руки, но это тоже неправильно. Ребенок еще не знает ничего, кроме тепла твоего тела и стука твоего сердца. Потерять все это — огромное потрясение, тем более для такого крохи. Я знаю, у вас это принято, но, возможно, это как раз и является объяснением того, почему среди англичан так редко встречаются отзывчивые люди, почему, случайно прикоснувшись друг к другу, они отскакивают, словно от ожога. Обнимай своего сына, Линни. Прижимай его к себе покрепче. Укачивай его и пой ему колыбельные. Дай ему почувствовать, как сильно ты его любишь. Я поступала так с Йали и с Чарлзом, и они не боятся проявлять свою любовь и симпатию.
Ребенок зашевелился и повернул головку к моей груди.
— Ты уже наняла кормилицу?
— Нет.
Нани Меера улыбнулась.
— Я так и думала. Еще один повод для сплетен среди английских леди.
— Мне все равно.
— Прекрасно. Ты должна быть сильной с этими сороками. Йали расскажет Малти, как готовить для тебя отвар с тмином и ползучей спаржей, который ты должна пить ежедневно. От него у тебя прибудет молоко, — произнесла она. — А теперь ты должна сделать еще одну вещь, которая потребует от тебя немало сил.
Я взглянула на Нани.
— Ты должна помочь своему мужу поверить, что это его ребенок. Это может оказаться нелегкой задачей, ведь каждый раз, глядя на сына, ты будешь думать о его отце.
Она снова коснулась головки ребенка, затем положила ладонь мне на лоб.
— Могу я произнести благословение?
Я кивнула.
— Она осветила свой дом, как алое пламя горящей масляной лампы. Она родила сына, та, чьи руки сотканы дождем из цветов.
У меня на глаза навернулись слезы. Я прислонилась к ее теплой ладони.