Лионель Линкольн, или Осада Бостона
Шрифт:
На вечерахъ и собраніяхъ синихъ чулковъ онъ, какъ ему казалось, отыскалъ сокровище въ тхъ литературныхъ денди, которые ихъ посщали. Но опытъ и изученіе дали ему распознать, что они годны только на то, чтобъ слдовать инстинкту, который руководитъ ими.
Онъ не можетъ себя упрекнуть въ нечестивой попытк присвоенія остротъ Джо Миллера [5] , паоса сантиментальныхъ писателей и вдохновеній Гомеровъ, пишущихъ въ журналахъ.
Онъ не иметъ претензіи заимствовать живость восточныхъ штатовъ Америки; онъ не анализировалъ однообразнаго характера внутреннихъ штатовъ; южные же штаты онъ оставилъ въ поко со всмъ ихъ угрюмымъ духомъ.
5
Составитель сборника остротъ и вольныхъ псенокъ.
Наконецъ, ничего онъ не награбилъ изъ книгъ, напечатанныхъ готическимъ шрифтомъ, ни изъ шестипенсовыхъ брошюръ. Бабушка его была достаточно жестока, чтобы отказать ему въ сотрудничеств въ его работахъ. Словомъ, говоря самымъ положительнымъ языкомъ, онъ хочетъ жить въ мир съ людьми и помереть въ страх Божіемъ.
Предисловіе къ первому изданію «Ліонеля Лінкольна»
Въ этой исторіи найдется нсколько анахронизмовъ. Если-бъ авторъ самъ не заявилъ объ этомъ, читатели, склонные привязываться къ слову могли бы извлечь изъ этого нкоторыя заключенія въ ущербъ его правдивости. Эти анахронизмы относятся скоре къ личностямъ, нежели къ событіямъ. Ихъ пожалуй сочтутъ за погршности. Но они согласуемы съ сущностью фактовъ, связаны съ обстоятельствами гораздо боле вроятными, нежели дйствительныя событія. Они обладаютъ всею гармоніею поэтическаго колорита, и авторъ никакъ не въ состояніи ршить, почему бы имъ не быть истинами.
Онъ предоставляетъ этотъ затруднительный пунктъ острот инстинкта критиковъ.
Легенда эта можетъ быть раздлена на дв почги равныя части. Одна содержитъ общеизвстные факты, другая основана на частныхъ свдніяхъ, также вполн врныхъ. Что же касается до авторитетовъ этой второй части, авторъ насчетъ ихъ ссылается на свое предшествующее предисловіе. Но ему нтъ такихъ же причинъ церемониться съ источниками, изъ которыхъ почерпнута первая часть.
Добрые жители Бостона хорошо знаютъ, какую славную роль играли они въ первыхъ лтописяхъ нашего союза, и не пренебрегаютъ никакимъ достойнымъ хвалы средствомъ увковченія памяти своихъ предковъ. Отсюда вс эти изданія мстнаго интереса, которыя въ такомъ множеств публикуются въ Бостон, какъ ни въ какомъ другомъ город Соединенныхъ Штатовъ. Авторъ пытался извлечь пользу изъ этого матеріала, сопоставдяя факты, выбирая ихъ и, какъ онъ надется, выказывая до нкоторой степени то знаніе людей и событій, которое необходимо для полноты картины.
Если онъ потерплъ неудачу, то по крайней мр ничмъ не пренебрегъ, чтобы имть успхъ.
Онъ не разстанется съ колыбелью американской свободы, не выразивъ признательности за все, что было сдлано для облегченія его предпріятія. Если онъ не удостоился посщенія воздушныхъ существъ, если у него не было одного изъ тхъ видній, которыя такъ любятъ изобртать поэты, онъ все же остается увреннымъ, что будетъ понятъ, когда скажетъ, что былъ почтенъ вниманіемъ нкоторыхъ существъ, похожихъ на тхъ, которые вдохновляли воображеніе поэтовъ.
Глава I
Они какъ будто оживляютъ мою усталую душу и радостно, и молодо вдыхаютъ въ себя вторую весну.
Каждому американцу извстны главнйшія событія, побудившія въ 1774 г. англійскій парламентъ наложить на Бостонскій портъ т политически безразсудныя ограниченія, которыя въ конецъ погубили торговлю главнаго города западныхъ британскихъ колоній. Извстно каждому американцу также и то, съ какимъ благородствомъ, съ какой непоколебимой врностью великой иде этой борьбы жители сосдняго съ Бостономъ города Салема отказались отъ возможности извлечь для себя выгоду изъ того положенія, въ которое попали ихъ соотечественники. Результатомъ дурной политики англійскаго правительства съ одной стороны и похвальнаго единодушія столичныхъ жителей съ другой явилось то, что въ забытой бухт Массачусетса перестали появляться всякіе иные корабли кром плававшихъ подъ королевскимъ флагомъ.
Однако, подъ вечеръ одного апрльскаго дня, въ 1775 г., глаза нсколькихъ сотъ бостонцевъ были устремлены на далекій парусъ, виднвшійся надъ лономъ водъ и приближавшійся по запретнымъ волнамъ къ опальному порту. Коническая вершина Биконъ-Гилля и его западный склонъ были покрыты публикой, смотрвшей на интересный предметъ съ тмъ вниманіемъ и съ той глубокой тревогой, которыя въ ту смутную эпоху вызывало почти каждое событіе. Впрочемъ, собравшаяся толпа состояла изъ людей не одинаковаго настроенія. Мысли и стремленія были у многихъ діаметрально противоположны. Граждане важные и солидные, но при этомъ осторожные, старались скрыть горечь своихъ чувствъ подъ равнодушной вншностью, тогда какъ молодежь въ военной форм шумно выражала свою радость во поводу того, что скоро получатся всти съ далекой родины объ отсутствующихъ друзьяхъ. Но вотъ съ сосдней равнины послышалась протяжная барабанная дробь, съ моря потянулъ вечерній бризъ, и праздные зрители ушли съ горы, предоставивъ ее тмъ, кто имлъ на нее больше правъ. Не такое было время, чтобы свободно и откровенно обмниваться другъ съ другомъ своими мыслями.
Къ тому времени, какъ подняться вечернему туману, гора успла опустть совершенно. Зрители въ молчаливой задумчивости разошлись по своимъ домамъ, ряды которыхъ темнли на берету вдоль восточной стороны полуострова.
Не смотря на наружную апатію, общественное мнніе все же такъ или иначе выражалось, хотя не громко и не открыто. Уже передавался другъ другу непріятный слухъ, что этотъ корабль — первое судно изъ цлаго флота, везущаго подкрпленіе для арміи, и безъ того уже многочисленной и самонадянной, такъ что уваженія къ закону ожидать отъ нея было трудно. Извстіе было принято спокойно, безъ малйшаго шума, но вс двери и ставни въ домахъ ссйчасъ же закрылись наглухо, какъ будто обыватели хотли выразить этимъ путемъ свое неудовольствіе.
Между тмъ корабль приблизидся ко входу въ портъ, усянному утесами, и остановился, покинутый втромъ и задержанный встрчнымъ отливомъ. Онъ какъ будто предчувствовалъ, что ему будетъ оказанъ дурной пріемъ въ город. Бостонцы, однако, преувеличивали опасность. Судно не было транспортнымъ, на немъ не было распущенной, вольной солдатчины. Полнйшій порядокъ поддерживался на палуб, и находившіеся на судн пассажиры не могли пожаловаться ни на что. Вс признаки указывали скоре на то, что на корабл прибыли какія-нибудь важныя лица или люди съ очень хорошими средствами, щедро оплатившіе предоставленныя имъ удобства.
На палуб въ разныхъ мстахъ сидли или лежали немногочисленные матросы очередной вахты и безпечно смотрли то на полоскавшійся о мачту парусъ, повисшій, точно крыло усталой птицы, то на спокойную воду бухты, между тмъ-какъ нсколько ливрейныхъ лакеевъ окружали молодого человка, задававшаго вопросы лоцману, только что взошедшему на корабль близъ урочища, называемаго «Могилами» (The Graves). Moлодой человкъ былъ одтъ изысканно и, какъ это принято называть, по послдней мод. По крайней мр онъ, повидимому, самъ такъ думалъ. Эта группа стояла возл гротъ-мачты, и отъ этого мста до кормы палуба была совершенно пуста; но около матроса, небрежно державшаго руль, стоялъ человкъ совершенно другого облика.
Этого человка можно бы было принять за очень древняго старика, еслибъ общей его наружности не противорчила проворная, твердая поступь и быстрые взгляды блестящихъ глазъ, когда онъ прохаживался по палуб. Но станъ у него былъ сгорбленный; при томъ же самъ старикъ былъ чрезвычайно худъ. Остатки волосъ на лбу были сды совершенно старческой сдиной, которая говорила не меньше, какъ о восьмидесяти годахъ жизни. Впалыя щеки были изборождены глубокими морщинами, слдами не только лтъ, но и глубокаго горя. Эти морщины, впрочемъ, нисколько не портили его лица, черты котораго носили отпечатокъ блатородства и достоинства. На старик былъ простой и скромный костюмъ изъ сраго сукна, служившій евіу, очевидно, уже долгое время. Вообще было замтно, что старикъ своимъ туалетомъ не занимается. Когда онъ переставалъ смотрть своими зоркими глазами на берегъ, то принимался ходить по палуб большими шагами и въ это время что-то обдумывалъ. Губы его при этомъ быстро двигались, хотя не издавали ни одного звука. Видно было, что эти губы привыкли молчать, и что ихъ обладатель — человкъ неразговорчивый. Въ это время на палубу взошелъ молодой человкъ лтъ двадцати пяти и всталъ рядомъ съ любопытными, глядвшими на берегъ. На немъ была военная шинель, небрежно накинутая на плечи; изъ-подъ нея виднлся военный мундиръ. Держалъ онъ себя прекрасно, какъ человкъ изъ лучшаго общества, но на его выразительномъ лиц лежалъ какой-то отпечатокъ не то грусти, не то даже просто скорби. Взойдя на палубу, онъ сейчасъ же встртился съ неутомимымъ старикомъ, продолжавшимъ прогуляваться, и вжливо съ нимъ раскланялся, но сейчасъ же отвернулся и сталъ смотрть на красивые берега, уже окутывавшіеся темнотой.