Лионель Линкольн, или Осада Бостона
Шрифт:
— Ліонель, я это знаю. Мы обвнчаны, да. И какъ я молюсь Богу, чтобы онъ благословидъ нашъ союзъ! Но вотъ вы сами говорите — тнь. A чья же она? Кто этотъ человкъ?
— Сесиль, милая, дорогая, славная, хорошая. Не поддавайтесь вы этому ужасному унынію. Обращаюсь къ вашему разсудку: какой же могъ быть тутъ человкъ? Вдь въ церкви не было никого, а тнь сама собой не можетъ явяться.
— Я разсуждаю здраво, потому что видла ясно. Тнь была. Грозная и краснорчивая. Я только не знаю, какая причина вызвала ея появленіе.
— Хочется мн сказать: эта причина — ваше собственное пылкое воображеніе. Но я, пожалуй, допускаю, что кто-нибудь изъ военныхъ увидлъ въ церкви огонь, пробрался тихонько туда и продлалъ для забавы всю эту исторію безъ всякаго злого умысла. Неужели намъ изъ-за этого отравлять свое счастье? Вдь наша совсть снокойна и чиста. Откуда могутъ у нась взяться дурныя предчувствія? Зачмъ давать имъ волю?.. О, дорогая, оставьте все это! Отдадимся всецло нашему счастью!
Ліонель говорилъ такъ трогательно, такъ убдительно, что Сесиль въ значительной мр успокоилась. Но съ самимъ собой онъ далеко не такъ легко справился. Человкъ впечатлительный и нервный, какъ вся его семья, онъ былъ глубоко пораженъ видніеъ въ церкви и волновался самъ не меньше Сесили, только ему удавалось пока это скрывать. Однако, онъ самъ чувствовалъ, что его волненіе скоро прорвется наружу. Къ счастью въ эту минуту вошла Агнеса и сказала, что мистриссъ Лечмеръ желаетъ видть молодыхъ.
— Идемъ, Линкольнъ, — сказала прелестная молодая, сейчасъ же вставая съ дивана. — Мы большіе эгоисты, что до сихъ поръ сами не вспомнили о томъ участіи, которое она въ насъ принимаетъ. Намъ бы слдовало самимъ пойти къ ней, не дожидаясь, когда она насъ позоветъ.
Въ отвтъ Ліонель нжно пожалъ ей руку, потомъ взялъ ее подъ руку и вышелъ за Агнесой въ небольшой коридоръ, изъ котораго вела лстница въ верхній этажъ.
— Вы дорогу знаете, майоръ Линкольнъ, — сказала миссъ. Дэнфортъ, — а если забыли, то миледи новобрачная вамъ напомнитъ. Мн же нужно пойти взглянуть на тотъ маленькій банкетъ, который я для васъ готовлю. Вы увидите, какъ мы здсь для васъ постарались. Только я боюсь, не напрасно ли мы хлопотали, потому что капитанъ Польвартъ не удостоилъ пожаловать на нашу пирушку. Правда, майоръ Линкольнъ, я положительно удивляюсь на вашего друга: такой положительный человкъ — и вдругъ чего же испугался? Тни! И даже до того, что аппетитъ потерялъ!
Въ веселости Агнесы было что-то заразительное. Сесиль только улыбнулась. Но у молодого новобрачнаго видъ былъ мрачный и озабоченный; поэтому Сесиль сейчасъ же опять сдлалась серьезной.
— Пойдемте наверхъ, Линкольнъ, — сказала она, — а рзвушка Агнеса пусть занимается своими великими приготовленіями.
— Да, идите, идите, — крикнула та, направляясь въ столовую. — Пить и сть! Фи! Это слишкомъ грубо и матеріально для вашихъ утонченныхъ натуръ. Какъ жаль, что я не могу приготовить чего-нибудь особенно тонкаго, неземного для такихъ чувствительныхъ особъ…
Ліонель и Сесиль продолжали слушать ея голосъ, уже подинмаясь по лстниц, и вскор они оба стояли передъ мистриссъ Лечмеръ.
Съ перваго же взгляда на нее у маіора Линкольна сжалось сердце. Мистриссъ Лечмеръ сидла на кровати, вся обложенная подушками. На худыхъ, морщинистыхъ щекахъ игралъ неестественный румянецъ, представлявшій рзкій контрастъ съ признаками старости и слдами страстей, лежавшими на ея когда-то замчательно красивыхъ, но никогда не бывшихъ привлекательными, чертахъ. Въ ея взгляд не было обычнаго выраженія заботы и тревоги; въ немъ свтилась почти безумная радость, которой она совершенно не могла скрыть. Ліонель въ эту минуту окончательно убдился, что если самъ для себя онъ и женился по любви, то своей женитьбой въ то же время осуществилъ пламенное желаніе эгоистичной, разсчетливой старухи, имвшей какую-то свою собственную тайную цль.
Больная съ нескрываемой радостью протянула своей внучк об руки и заговорила съ ней голосомъ, который отъ радостнаго волненія звучалъ рзко и непріятно:
— Дай обнять тебя, моя милая, славная дочка! Ты моя гордость и надежда! Прими мое материнское благословеніе, ты его заслуживаешь вполн!
Даже Сесиль была поражена тмъ неестественно-повышеннымъ тономъ, которымъ были сказаны эти ласковыя слова, и подошла къ постели своей бабушки не такъ быстро, какъ бы сдлала это при другихъ обстоятельствахъ. Но это съ ней скоро прошло. Какъ только она почувствовала себя въ ласковыхъ объятіяхъ бабушки, она сейчасъ же заплакала тихими и кроткими слезами.
— Теперь, майоръ Линкольнъ, вы владете моимъ самымъ цннымъ и даже, можно сказать, моимъ единственнымъ сокровищемъ! — воскликнула мистриссъ Лечмеръ. — Она была для меня всегда нжной и послушной дочерью. Пусть благословитъ ее небо, какъ я сама ее благословляю! Обними же меня хорошенько, моя Сесяль, моя новобрачная, моя молоденькая лэди Линкольнъ! Я имю право назвать тебя такъ, потому что современемъ ты этотъ титулъ получишь по закону родства.
Сесили непріятно было слушать эти слова, непріятна была эта неумренная радость. Она тихо высвободилась изъ объятій бабушки и, вся зардвшись, опустивъ глаза внизъ, отступила на нсколько шаговъ, чтобы пропустить Ліонеля къ кровати, такъ какъ и онъ долженъ былъ получить свою долю поздравленій. Онъ наклонился съ тайной неохотой и поцловалъ подставленную ему щеку мистриссъ Лечмеръ, пробормотавъ нсколько словъ благодарности. Взглядъ мистриссъ Лечмеръ смягчился, когда она глядла на Ліонеля. На глазахъ заблестли слезы, но она сейчасъ же смахнула ихъ и сказала:
— Ліонель, мой племянникъ, мой сынъ! Я старалась принять васъ у себя съ честью, подобающей глав стариннаго и знатнаго рода. Но еслибъ вы были даже владтельнымъ княземъ, я бы не могла сдлать для васъ больше того, что сдлала. Любите ее; берегите ее; будьте ей больше, чмъ мужемъ: будьте ей любящимъ отцомъ. Теперь исполнились мои самыя горячія желанія; теперь, въ тишин и спокойствіи вечера, наступающаго посл дней, исполненныхъ заботъ и треволненій, мн можно будетъ безъ всякой помхи приготовиться къ послдней и великой перемн, внчающей человческую жизнь.
— Женщина! — раздадся грозный голосъ изъ глубины комнаты. — Ты обманываешь сама себя!
— Кто это? — вскричала мистриссъ Лечмеръ, выпрямляясь и какъ бы еобираясь вскочить съ постели. — Кто это сказалъ?
— Это я говорю, — отвчалъ хорошо знакомый Ліонелю голосъ старика Ральфа, подходившаго къ кровати. — Это я, Присцилла Лечмеръ. Человкъ, знающій вс твои дла и твою будущую судьбу.
Мистриссъ Лечмеръ, едва дыша, упала на подушки. Ея лицо помертвло, въ глазахъ изобразился ужасъ. Но она сейчасъ же опомнилась, и ею овладлъ гнвъ. Она сдлала рукою знакъ, чтобы старикъ убирался вонъ, и вскричала:
— Что это такое! Ко мн смютъ врываться въ такую минуту, смютъ безпокоить меня, когда я лежу больная въ достели! Кто онъ такой, я не знаю: сумасшедшій или обманщикъ, но пусть онъ сію же минуту убирается вонъ изъ моего дома!
Но она говорила съ глухими. Ліонель не двигался и молчалъ. Вс смотрли на Ральфа, лицо котораго было совершенно спокойно. Видно было, что онъ нисколько не испугался словъ мистриссъ Лечмеръ.
— Ваши двери скоро откроются для всякаго, кто только пожелаетъ войти къ вамъ въ домъ, — продолжалъ онъ невозмутимо. — Почему же я не могу войти вмст съ другими? Я по лтамъ вашъ сверстникъ, могу быть вашимъ товарищемъ. На мн, какъ и на васъ, уже лежитъ печать могилы. Присцилла Лечмеръ, вы жили долго. Вы дожили до того, что ваши румяныя щеки сдлались блдно-зелеными, какъ у трупа. Ваше лицо покрыто глубокими морщинами. Ваши, нкогда блестящіе глаза, потускнли отъ заботъ и треволненій. И все-таки вы не дожили до самаго главнаго: до раскаянія!