Лионель Линкольн, или Осада Бостона
Шрифт:
— Кровь за кровь! — раздался всеобщій крикъ.
Даже Польвартъ увлекся общимь негьдующимъ чувствомъ и переставъ укрощать солдатъ, самъ закричалъ громовымъ голосомъ:
— Вы помните Дениса Мэкъ-Фюза, убитаго въ окопахъ, когда они были уже почти взяты и когда битва уже кончилась? Отвечайте, негодяй! Не вы ли его убили? Не ваша ли подлая рука совершила это гнусное преступленіе?
Джобъ пробормоталъ очень тихимъ голосомъ, но такъ, что вс хорошо разслышали:
— Зми изъ преисподней!.. Имъ покажутъ, что такое законъ!
— Убить его! Умертвить! Не долженъ онъ больше жить на свт! — закричали самые свирпые изъ гренадеръ.
— Тише! — крикнулъ еще громче Польвартъ. — Потерпите минутку! — Я хочу заплатить дань памяти капитана Мэкъ-Фюза. Говорите, негодяй, что вы знаете о смерти гренадерскаго капитана?
Джобъ повернулся къ Польварту и сказалъ ему съ видомъ безсмысленнаго торжества:
— Гренадеры ирландскаго королевскаго полка явились на гору, крича, какъ свирпые львы; но они закричали совсмъ подругому, когда повалился самый высокій изъ нихъ.
Польвартъ самъ дрожалъ отъ волненія, но все-таки сдлалъ солдатамъ одной рукой знакъ, чтобы они сдержали себя, а другой рукой досталъ изъ кармана офицерскій знакъ Мэкъ-Фюза и поднесъ его къ глазамъ идіота.
— Вы знаете, что это такое? — спросилъ онъ. — Чьей рукой была выпущена изъ ружья пуля, прострлившая этотъ знакъ?
Джобъ взялъ въ руки офицерское украшеніе и нсколько секундъ тупо глядлъ на нето, потомъ какъ будто сообразилъ что-то и сказалъ самодовольнымъ тономъ:
— Говорятъ, что Джобъ идіотъ, но стрлять изъ ружья онъ уметъ.
При этихъ словахъ Польвартъ отшатнулся назадъ, а солдаты окончательно разсвирпли. Комната наполнилась дикими ругательствами и воплями о мщеніи. Стали обсуждать, какому роду смерти предать убійцу. Въ это время солдатъ, которому было поручено топить каминъ, схватилъ одну изъ горящихъ веревокъ и крикнулъ:
— Сожжемъ его! Это всего лучше! Онъ — исчадіе ада, такъ пусть онъ обратится въ пепелъ.
Предложеніе было встрчено свирпо-радостнымъ одобреніемъ. Въ тотъ же мигъ около дюжины горящихъ веревокъ повисло надъ головой несчастной жертвы. Джобъ сдлалъ слабую попытку отстранить отъ себя жестокую участь, но его руки были совершенно безсильны, а его стоны вызывали только свирпый смхъ. Его окутало облако дыма. Его одежда стала уже загораться, какъ вдругъ въ комнату вбжала какая-то женщина, протискалась сквозь толпу, вырвала изъ рукъ изумленныхъ солдатъ горящія веревки, сдернула съ кровати пылавшее одяло, бросила на полъ и затоптала ногами, посл чего встала между Джобомъ и солдатами, точно разъяренная львица, защищающая своихъ дтенышей. Она стояла и смотрла на солдатъ, вся трясясь отъ охватившей ея злобы. Отъ волненія она долго не могла говорить, но потомъ успла овладть собой и воскликнула съ тмъ безстрашіемъ, которое всегда является у женщинъ, когда он придутъ отъ чего-нибудь въ негодованіе:
— Чудовища въ образ человческомъ! Что вы это длаете? Душа-то въ васъ есть человческая, или вы только по вншности люди? Кто вамъ позволилъ судить и наказывать другихъ? Нтъ ли между вами отцовъ? Пусть они выйдутъ впередъ и посмотрятъ, какъ страдаетъ умирающій сынъ! Кто между вами сыновья? Пусть они взглянутъ на меня и полюбуются на страданія матери. Вы хуже дикихъ зврей, ревущихъ въ пустын… Т хоть себ подобныхъ жалютъ, а вы что длаете?
На солдатъ сначала подйствовало горе матери и ея смлая неустрашимость, но потомъ они еще громче закричали: — Кровь за кровь!
— Негодяи! Трусы! Подлецы! — кричала безстрашная Абигаиль Прэй. — Солдаты по имени, а no поступкамъ демоны ада! Вы сюда кровь человческую пришли пить? Уходите! Идите на сосдніе холмы и мряйтесь тамъ силами съ мужчинами, которые васъ ждутъ съ оружіемъ въ рукахъ, а этого убогаго оставьте. Не трогайте его. Это и безъ того уже надломленная трость. Стоитъ ли ее доламывать? Его поразила Божія десница, онъ Богомъ отмченъ, чтобы васъ пристыдить и отомстить за попираемые вами законы…
Больше гренадеры не въ силахъ были терпть. Эта оскорбительная рчь раздула искры солдатскаго гнва въ цлый пожаръ.
Снова началось волненіе и движеніе, снова послышался шумъ и раздались крики:
— Подожжемте домъ! Сожжемте колдунью вмст съ ея чортовымъ отродьемъ!
Въ эту минуту сквозь толпу протснился человкъ огромнаго роста и огромной силы и очистилъ дорогу для какой-то важной дамы, закутанной въ теплую мховую мантилью и по всей видимости принадлежавшей къ несравненно боле высокому кругу, чмъ обычные постители стараго магазина. Ея неожиданное появленіе и аристократическій видъ, при всей наружной кротости, произвели сильное впечатлніе на солдатъ. Крики утихли. Посл шума настала такая глубокая тишина, что если бы кто-нибудь самымъ тихимъ шонотомъ сказалъ хоть одно слово, это слово было бы услышано.
Глава ХXVIІ
Да, сэръ, я буду благоразуменъ. Если же я буду благоразуменъ, то и поступать буду разумно.
Въ конц предыдущей сцены Польвартъ находился въ такой растерянности, что совершенно не въ силахъ былъ реагировать какимъ бы то ни было образомъ на угрозы солдатъ. По своему природному характеру онъ склонялся въ сторону гуманности, но послднія слова, сказанныя юродивымъ, пробудили и въ немъ чувство мести. При первомъ взгляд на поблекшія, но когда-то красивыя черты матери Джоба онъ узналъ въ ней ту женщяну, которую встртилъ на кладбищ у могилы мистриссъ Лечмеръ. Когда она встала передъ солдатами съ неустрашимостью матери, защищающей своего сына, въ ея чертахъ обнаружилось столько достоинства, что у Польварта явилась къ ней невольная симпатія. Капитанъ уже собирался опять пустить въ ходъ, чтобы поддержать усилія Абигаили, все свое вліяніе на солдатъ, какъ вдругъ появилась вышеупомянутая дама и однимъ своимъ появленіемъ вызвала въ солдатахъ реакцію. Польвартъ остался только безмолвнымъ и внимательнымъ зрителемъ того, что потомъ произошло.
Очутившись средя безпорядочной толпы солдатъ, неизвстная дама сначала встревожилась и смутялась, но сейчасъ же преодолла свою женскую робость, призвала себ на помощь все свое присутствіе духа и откинула капюшонъ своей шелковой мантильи. Передъ изумленными зрителями явилисъ блдныя, но попрежнему милыя черты Сесили.
— Я не знаю, почему здсь вс съ такими гнвными лицами столпились у постели больного, — сказана она посл нсколькихъ секундъ глубокаго моячанія. — Если вы задумали протавъ него что-нибудь жестокое, то умоляю васъ вспомнить о своей солдатской чести и объ отвтственности, которая на васъ ляжеть передъ вашимъ начальствомъ. Я сама жена военнаго и общаю вамъ именемъ того, это можетъ всегда замолвить слово главнокомандующему, что васъ или простятъ за все, или строго накажутъ — смотря по тому, какъ вы поступите дальше.
Солдаты нершительно переглянулись. Повидимому, они уже хотли отказаться отъ мести, но тутъ выступилъ впередъ тотъ самый солдатъ, который предлагалъ сжечь Джоба живьемъ, и сказалъ съ неудовольствіемъ:
— Если вы, миледи, самя супруга военнаго, какъ вы говорите, то вамъ слдуетъ знать, какъ горько товарищамъ и друзьямъ предательски убитаго офицера. Позвольте спросить, миледи: что же, по вашему, должны длать гренадеры, когда какой-нибудь идіотъ хвастается при нихъ, что онъ убилъ капитана Дениса Мэкъ-Фюза, ихъ ротнаго командира?