Лионель Линкольн, или Осада Бостона
Шрифт:
— Каминъ затопи, лнтяй анаемскій! — набросился на него Польвартъ съ тмъ же неистовствомъ. — Здсь пища, а тамъ голодъ. Слава Богу, что мн посчастливилось ихъ другъ съ другомъ свести. Набросай въ каминъ веревокъ побольше. Огонь давай! Живо!
Приказанія исполнялись съ той же быстротой, съ какой отдавались. Ширфляйнтъ зналъ характеръ своего барина и по его нетернливымъ жестамъ видлъ, что надо торопиться. Онъ наклалъ полный каминъ просмоленныхъ старыхъ веревокъ, поднесъ къ нимъ свчку и зажегъ. Яркое пламя привлекло къ себ изумленные взгляды матери и сына.
Польвартъ, усвшись на скамейк передъ плохимъ столомъ, досталъ изъ кармана складной ножикъ и началъ рзать окорокъ ломтями съ торопливостью, длавшей честь его доброт и человколюбію.
— Ширфляйнтъ, — распоряжался онъ вмст съ тмъ, — положи дровъ на огонь и приготовь мн горячихъ углей, да устрой мн вотъ изъ лопатки и щипцовъ что-нибудь врод тагана. Прости Ты мн, Господи, что я питалъ мстительные замыслы противъ человка, который терпитъ величайшее изъ бдствій на земл — голодъ! Да что же ты, не слышишь, что ли, Ширфляйнтъ? Положи на огонь дровъ, приготовь горячихъ угольевъ. Я буду готовъ черезъ минуту.
— Сэръ, здсь во всемъ дом нтъ ни кусочка дровъ. Не найдется даже на зажигательжую свчку. Въ Бостон тоже дрова на улицахъ же валяются.
— Гд у васъ хранятся дрова, добрая женщина? — спросилъ Польвартъ, не замчая, что онъ говоритъ съ Абигаилью такимъ же грубымъ тономъ, какъ со своимъ лакеемъ. — У меня все готово. Мн нужно теперь только дровъ.
— У меня ихъ нтъ ни одного полна, — отвчала Абигажль тономъ мрачной покорности судьб. — Божій судъ поразилъ меня сразу со всхъ сторонъ.
— Ни пищи! Ни дровъ! — съ трудомъ могъ выговорить Польвартъ.
Онъ провелъ рукой по глазамъ и крикнулъ умышленно грубымъ голосомъ, чтобы скрыть свое волненіе.
— Ширфляйнтъ! Ступай скоре сюда, анаема! Отвязывай мою ногу!
ІПирфляйнтъ поглядлъ на него съ изумленіемъ, но капитанъ сдлалъ нетерпливый жестъ — и лакей поспшилъ исполнить приказаніе.
— Хорошо, — сказалъ Польвартъ. — Теперь расколи ее на десять кусковъ. Дерево сухое, угли сейчасъ же получатся. A нога — что такое нога для повара? Повару нужны руки, глаза, носъ, ротъ, а безъ ногъ онъ можетъ обойтись даже безъ обихъ, не то что безъ одной.
Говоря все это, капитанъ-философъ сидлъ спокойно на скамейк и наблюдалъ, какъ его помощникъ готовилъ ему огонь и жаръ для жаренія ветчины.
— Есть люди, — говорімъ Польвартъ, не переставая слдить за Ширфдяйнтомъ, — которые дятъ только два раза въ день. Есть даже такіе, которые довольствуются однимъ только разомъ. Но я не встрчалъ ни одного дйствительно здороваго человка, который бы лъ мене четырехъ разъ въ сутки и притомъ плотно лъ, а не кое-какъ. Нтъ ничего хуже этихъ осадъ. Это просто бичи человчества. Слдовало бы изобрсти способъ воевать, обходясь безъ нихъ. Когда солдатъ голоденъ, онъ становится трусливъ и скученъ. Кормите его хорошенько — а онъ будетъ веселъ и ползетъ вамъ хоть на самого чорта, ну, мой юноша, какъ вы любите горячую ветчину: попрожаристе или въ соку?
Въ маленькую комнату уже нрошелъ вкусный запахъ жаренаго мяса и настолько возбудилъ у Джоба апптетитъ, что тотъ привсталъ на постели и во вс глаза слдилъ за дйствіями своего благодтеля. Его пересохшія губы нетерпливо двигались, и въ каждомъ взгляд безсмысленныхъ глазъ сказывалось неодолимое желаніе утолить невыносимый голодъ. На вопросъ капитана онъ отвчалъ съ трогательной жростотой:
— Что скоре, то и лучше для Джоба.
— Конечно, конечно, но все надо длать основательно, чтобы вышло какъ можно лучше. Еще минутку потерпть — и получится не ломоть, а одно объяденье. Ширфляйнтъ, бери эту деревянную тарелку. Тутъ ужъ не до церемоній, когда случай такой экстрснный. Ну что ты за грязный пачкунъ! Вытри ее хоть своей полой, что ли… Какой букетъ!.. Ну, помоги мн теперь подойти къ кровати.
— Да благословитъ васъ Богъ, да вознаграддтъ васъ какъ можно больше за заботу о моемъ несчастномъ сын! — воскликлула отъ полноты души Абигаиль. — Но только не повредила бы ему такая пища при его теперешней болзни.
— A чмъ же бы его, по вашему, кормить? Поврьте, онъ и боленъ только оттого, что слишкомъ истощенъ. Пустой желудокъ все равно, что пустой карманъ: въ него входитъ дьяволъ и шутитъ свои шутки. Голодъ самъ по себ есть болзнь, ужаснйшая изъ всхъ болзней. Поэтому я не признаю докторовъ, предписывающихъ діэту. Это одно шарлатантство. Пища человку необходима всегда, она его поддерживаетъ, какъ вотъ меня моя деревяндая нога. Кстати, Ширфляйнтъ, не забудь потомъ достать изъ золы металлическія части моей деревяшки… Да положи на огонь еще нсколько новыхъ ломтей. Кушайте, юноша, кушайте! — продолжалъ Польвартъ, потирая себ руки отъ удовольствія, когда Джобъ съ жадностью принялъ отъ него тарелку. — Второе удовольствіе въ жизни — видть, какъ стъ голодный человкъ, котораго мы кормимъ; ну, а первое въ насъ уже врождено — сть самому. Это виргинскій окорокъ, слышго по запаху. Ширфляйнтъ, не найдется л здсь еще чего-нибудь врод тарелки? Этой доброй женщин также вдь нужно пость, а такъ какъ я въ этомъ часу обыкновенно ужинаю, то и мн, Я, слдовательно, получу два удовольствія сразу. Это не часто случается.
Такъ болталъ добрякъ Польвартъ до тхъ поръ, пока Ширфляйнтъ не добылъ требуемаго и тмъ не отвлекъ его лъ другую сторону. Старый магазинъ, въ жоторый онъ незадолго передъ тмъ входилъ, весь кипя самыми мстительными замыслами, представлялъ теперь въ высшей степени странное зрлище: капитанъ линейныхъ войскъ его британскаго величества раздлялъ въ немъ скромный ужинъ съ нищенкой и больнымъ юродивымъ среди самой жалкой нищенской обстановки.
Глава XXVIII
Синьоръ Туріо, позвольте одну минутку: намъ нужно переговорить по секрету.
Совсмъ другая сцена происходила въ это время въ большомъ зданіи на улиц, упиравшейся въ площадь рынка. Вс окна Фануэль-Голля были ярко освщены, составляя рзкій контрастъ съ погруженною во мракъ сосдней церковью. Вс подступы къ резиденціи представителя королевской власти охранялись вооруженными солдатами. Въ этотъ домъ должны мы теперь перенестись, чтобы снова взять въ руки нить нашего разсказа.
Лакеи въ богатыхъ ливреяхъ военнаго вдомства носились по комнатамъ съ тмъ проворствомъ, котораго требовала отъ нихъ служба. Одни изъ нихъ подавали графины и бутылки съ лучшми винами въ ту залу, гд главнокомандующій генералъ Гоу угощалъ ужиномъ генераловъ и старшихъ офицеровъ своей арміи; другіе уписывали съ тарелокъ остатки кушаній, которыя хотя и свидтельствовали о томъ, что пиръ былъ роскошный, однако, указывали въ то же время и на затруднительное положеніе города по случаю осады. Солдаты въ небрежной одежд, не по форм, безъ дла толклись въ сняхъ и въ швейцарской и съ завистью посматривали на уносимыя со стола блюда, которыя передавались старшими лакеями младшимъ для уборки въ надежное мсто. Все длалось живо и быстро, но все длалось спокойно безъ суеты и шума. На всей сцен лежала печать воинской дисциплины и порядка.