Лионель Линкольн, или Осада Бостона
Шрифт:
— Продолжай, женщина! — сказалъ Ліонель. — Кажется, я въ состояніи буду тебя благословить.
Абигаиль испустила такой глубокій стонъ, что всмъ показалось, не простоналъ ли это Джобъ, испуская уже свой послдній воздухъ въ борьб со смертью. Она упала на свою скамеечку и закрыла лицо передникомъ.
— Жертва неправды, — повторилъ саркастическимъ тономъ Ральфъ. — Всякой казни мало женщин, забывшей свой долгь!
— Да, жертва неправды! — воскликнулъ Ліонель. — Я готовъ ручаться за это своей жизнью. Ты сказалъ мн, старикъ, гнусную ложь.
Старикъ ничего не отвтилъ, но губы его двигались, какъ будто онъ говорилъ самъ съ собой, и кривились презрительно-недоврчивой улыбкой.
— Я не знаю, что могъ онъ вамъ такое сказать, — продолжала Абигаиль, — но клянусь Богомъ, что я не скажу больше ни одного слова лжи. То, что я теперь говорю, истинная правда. По нашимъ здшнимъ законамъ больныхъ оспой изолируютъ совершенно отъ всхъ людей, и ваша мать осталась въ полномъ моемъ распоряженіи, а также во власти еще одной женщины, которая ненавидла ее еще больше, чмъ я.
— Боже! И вы посмли!..
— Нтъ, не посмли. Болзнь избавила насъ отъ этого преступленія. Она умерла, обезображенная, а я осталась жить во цвт красоты, если не чистоты и невинности. Въ презрніи у людей я тогда еще не была, и нужды еще не терпла. Все это пришло посл… Я очень всегда тщеславилась своей красотой, но въ эти минуты любовалась гораздо больше на безобразіе своей соперницы, чмъ на свою красоту. Моя жажда мести была утолена. Ваша тетка, внимавшая также совтамъ лукаваго виновника всякаго зла…
— Не говорите мн про мою тетку, про мою мать разсказывайте! — воскликнулъ Ліонель.
— Безчувственная ко всему, что не относилось къ ея выгод, она оказалась настолько слпой, что пошла не по той дорог, которая одна могла бы привести къ цли, а взяла совершенно ложное направленіе, вызвавшее неожиданную катастрофу. Какъ только ваша мать испустила духъ, мы съ вашей теткой составили гнусный заговоръ умертвить ее вторично, очернивъ ея память. Ваша тетка имла въ виду искоренить изъ сердца вашего отца малйшій слдъ любви къ это покойной жен, чтобы выдать-таки за него замужъ свою дочь, невинную и кроткую мать вашей теперешней жены, — а я была настолько глупа и тщеславна, что надялась на несбыточное. Я возмечтала, что вашъ отецъ, мой соблазнитель, поступитъ справедливо со мной и съ моимъ сыномъ и предоставитъ мн то мсто, котрое раньше занимала моя ненавистная соперница.
— И вы посмли обмануть моего отца такой клеветой?
— Да, посмли. Видитъ Богъ, посмли. A такъ какъ онъ все же не ршался намъ поврить, то я поклялась на Евангеліи, будто все это правда.
— И онъ поврилъ! — сказалъ Ліонель, дрожа отъ волненія.
— Поврилъ, потому что поклялась на Евангеліи женщина, которую онъ считалъ очень слабой и легкомысленной, но не способной на клятвопреступленіе. Когда мы увидали, какой эффектъ произвела наша ложь, мы подумали, что наша цль достигнута. Но есть разница между поверхностными увлеченіями и глубокой любовью. Мы хотли уничтожить эту любовь въ его сердц, а вмсто того уничтожили только его разсудокъ.
Абигаиль кончила. Въ комнат водворилась такая глубокая тишина, что когда раздавался пушечный выстрлъ, то казалось, что стрляютъ въ сосдней комнат. Слышно было тяжелое дыханіе Джоба, но вскор и оно прекратилось. Его душа словно дожидалась, когда мать кончитъ свою исповдь, и посл того отлетла на небо.
Вдругъ Ральфъ выпрямился во весь свой ростъ. Глаза его блеснули. Съ дикимъ, нечеловческимъ крикомъ кинулся онъ на Абигаиль Прэй, точно тигръ на добычу. Бывшіе въ комнат задрожали отъ ужаса.
— Негодная, мерзкая женщина! — крикнулъ старикъ, хватая и тряся ее за руку. — Попалась ты мн! Несите сюда святую книгу, несите сюда Евангеліе, пусть она еще что-нибудь солжетъ подъ присягой! Пусть она будетъ проклята окончательно!
— Чудовище! Что ты длаешь! — сказалъ Ліонель, выступая на защиту Абигаили. — Сейчасъ оставь эту женщину! Ты вдь и самъ меня обманулъ, не смотря на свои сдые волосы!
— Ліонель! Ліонель! — вскрикнула Сесиль. — Удержи свою преступную руку! Вдь это твой отецъ!
Ліонель отшатнулся прочь, какъ пораженный громомъ, и, едва дыша, прислонился къ стн.
Все было ясно: Ральфъ, или, врне, отецъ Ліонеля, когда узналъ, какъ ужасно оклеветали его жену, снова помутился въ разсудк и подвергся припадку бшенства, какіе случались съ нимъ и раньше. Предоставленный самому себ, онъ бы, по всей вроятности, скоро покончилъ съ несчастной Абигаилью, но въ эту минуту отворилась дверь, и въ комнату быстро вбжалъ тотъ прізжій незнакомецъ, котораго Ральфъ такъ ловко оставилъ въ рукахъ американцевъ.
— Я сейчасъ же узналъ вашъ крикъ, мой почтенный баронетъ, — вскричалъ онъ. — Недаромъ же я столько лтъ надзиралъ за вами въ Англіи. Ошибиться не могу. A въ Америк меня по вашей милости едва не повсили… Но я не безъ причины и не безъ цли переплылъ океанъ, а чтобы васъ изловить. Теперь мы съ вами уже не разстанемся никогда.
Подъ вліяніемъ досады на баронета за ту опасность, подъ которую тотъ его подвелъ въ американскомъ лагер, незнакомецъ кинулся на старика. Какъ только баронетъ увидалъ человка, котораго считалъ своимъ самымъ лютымъ врагомъ, онъ пришелъ въ еще большее бшенство и, оставивъ Абигаиль, набросился на него, точно преслдуемый охотниками левъ. Борьба была короткая, но упорная, и сопровождалась яростными проклятіями съ обихъ сторонъ и бранью. Гнвъ придалъ баронету сверхъестественную силу и помогъ ему одолть противника. Тотъ упалъ, а баронетъ придавилъ ему колнкомъ грудь и принялся душить его за горло.
— Месть священна! — закричалъ онъ съ дикимъ хохотомъ, потрясая сдыми волосами, спустившимися ему на глаза. — И Urim и tumim! Нашъ лозунгъ — свобода! Умри, негодяй! Отправляйся въ адъ, къ духамъ тьмы, дай намъ свободно вздохнуть!
Бывшему больничному надзирателю баронета удалось, хотя и съ большимъ трудомъ, на минуту освободиться изъ-подъ руки, давившей ему шею, и воскликнуть:
— Да помогите же мн, ради Бога? Неужели вы позволите при себ убить человка?
Но помочь ему не могъ никто. Об женщины въ ужас закрыли себ руками лица. Польвартъ, все еще лишенный своей деревяшки, самъ не могъ безъ посторонней помощи ступить ни одного шага, а Ліонель весь застылъ въ смущеніи и ужас и стоялъ неподвижно, точно статуя. Баронетъ снова схватилъ противника за горло и сталъ его опять душить, но тутъ отчаяніе придало больничному служителю какъ бы новую мускульную силу: его рука вдругъ три раза подъ-рядъ съ силой ударяла баронета чмъ-то въ лвый бокъ. При третьемъ удар баронетъ поднялся на ноги и еще разъ дико, дико захохоталъ, такъ что вс похолодли и затрепетали. Его противникъ воспользовался этимъ моментомъ, вскочилъ на ноги и выбжаль изъ комнаты съ торопливостью человка, совершившаго преступленіе.