Лиса в курятнике
Шрифт:
– Что?
– моргнули обе княжны и одновременно.
– Женщины, - Лизавета потрясла стопкой.
– Здесь несколько сотен женщин, многие из которых очень надеются отыскать мужа. Хозяйство - это хорошо, но там его женской рукой не удержишь. Потому и спрашиваю.
– А ведь...
– Таровицкая прикусила кончик пера.
– Она права.
– И насколько я знаю, с невестами на Севере всегда было... туговато.
– Правильно знаешь.
– А если приданое...
– Не кидайся деньгами, - велела Таровицкая, - пригодятся еще... так, думаю, пяти рублей на
– Лучше козы.
– Чем лучше?
– Едят меньше, а молока дают столько же, только надобно брать породы дойной. У нас при монастыре были...
– Доила?
– Таровицкая лукаво усмехнулась, а Аглая лишь рукой махнула, пожаловавшись:
– Чтоб их... характер поганый. Но если молочная порода... под корову сарай нужен теплый, сена сколько. Сумеют ли заготовить? Успеют ли? Обоз порталами не потащишь, слишком уж дорого станет, а пока своим ходом...
– Может, ты и права...
– Значит, козу в приданое, а если берет вдову с дитями, то и две...
– припечатала Таровицкая, что-то черкая в блокноте.
– А еще...
– Лизавета поерзала, чувствуя, как вспыхивают щеки. Просто у них... козу, две, по пять рублей на обзаведение... а она что? Она ничего.
Выходит, бесполезная.
И поле зря восстанавливала. Хотя... нет, миру помочь - это всегда верно.
– Надо в газету написать.
– Зачем?
– Потому что... мы не можем всегда и всем помогать сами. Есть люди... разные люди. И среди них найдутся такие, которые с радостью помогут. Может, козой и не одарят, но... нельзя, чтобы люди про других забывали. Понимаете?
И обе княжны, переглянувшись, кивнули. А Таровицкая, залпом выпив отвар, присела и сказала:
– Теперь давайте все по порядку... и кто выступать будет? Предлагаю, каждый рассказывает о своей части...
Димитрий прикрыл тело простыней, раздумывая, как объяснить скорбящим родственникам вырезанное сердце. Отец Святозар, опустившись на пол, тихонько покачивался и оное сердце выпустить не спешил. Но стоило тронуть за плечо, как вздрогнул, обернулся, мазнув взглядом...
– Это не я, - вздохнул Димитрий, мысленно благодаря рыжую, которая из особы преподозрительной стала вдруг весьма и весьма важным человеком.
Лишь она могла подтвердить, что ночью Димитрий чаи пил, а не лишал жизни незнакомую девицу.
– Я знаю, - Святозар протянул комок плоти.
– На вас нет следа, да и... простите, но ваша кровь... лучшее доказательство вашей невиновности.
– В каком смысле?
Не то, чтобы Димитрий возражал против доказательств, все же пренеприятно осознавать, что тебя могут заподозрить в этаком... нет, мертвая в суде не выступит, а даже если вздумается, то вряд ли люди, властью облеченные, согласятся этакие показания выслушать. Но...
Лешек слышал.
И этот, то ли святой в кротости своей, то ли грешник, тоже. Он, вытирая руки грязною тряпицей, сказал:
– В вас нет ни капли той, древней, которая способна была бы удержать силу.
И Димитрий кивнул: как есть, ни капли. Рожден он обыкновенной
Неужто не приготовились к появлению на свет наследника?
Ведь должны были... по штату кормилицы значатся, ажно дюжина, а к ним помощницы, мамки, няньки и прочая обслуга, которой цесаревич с рождения окружен был.
Или...
Желтые глаза, вертикальные зрачки... каков он был младенчиком? Небось, детских снимков вовсе не сохранилось. Случайно ли?
– А он вновь собирает души... позовите свягу, пусть проводит ее туманным путем, - клинок святой отец отчищал старательно, хотя должен был понимать, что оставить этакую преопасную штукенцию ему не позволят.
– И, если позволите...
Он замолчал, подняв клинок за рукоять, прищурился здоровым глазом, оглядывая кривоватое лезвие его. Вздохнул:
– Я не думаю, что эти девушки - единственные жертвы.
– Почему?
– Лешек поднялся, теперь он и двигался иначе, текуче, словно вода. И было во всей его фигуре нечто такое... до крайности неприятное.
Хотелось попятится.
Отступить.
Забиться за гардину и... глупость какая. Это та, другая, кровь пробудилась. А люди боятся змей, потому-то и вынужден скрывать он... не только он... и скрывали, не сказать, чтоб уж очень тщательно. Сперва-то, конечно, прятали, да... так и время было смутное. Народ, жаждавший спасения, видел в новом императоре надежду. И не след было портить образ его величественный. Императрица и без того многим казалась неправильною.
Явилась из ниоткуда.
Ни родни. Ни связей. Ни богатства. Красота одна, но разве ж это аргумент для людей серьезных. Тогда-то ждали, что надоест этакая бесполезная жена Его императорскому величеству. И не сказать, чтобы смута была, аккурат-то смуты боялись, но... прознай кто про кровь змеиную, пришлось бы тяжко.
А после уже и по привычке хоронились.
Да и ради наследника.
– Души ушли, - Святозар спокойно убрал клинок в ножны.
– А с ними и сила. Логичней ему было бы спрятать тело, а он его будто нарочно вам выставил.
Димитрий потер подбородок, заставляя себя отрешиться от мыслей о прошлом. Настоящее важно. А что в настоящем? Тело девицы, которое, будто издеваясь, оставили цесаревичу этаким подарком крайне сомнительного свойства.
Зачем?
И... прав Святозар, если убийца лишился двух душ, то ему понадобилась бы замена. Стало быть...
– Ему обязательно убивать здесь?
– уточнил Димитрий, и святой отец задумался.
– Не знаю, - произнес он, наконец.
– Моя сила требует прямой связи с жертвой. Наш род имеет власть над кровью, и пока та тепла, мы можем многое. Что умеет он, я не знаю. И я не уверен, что вам надобен мужчина.