Лиса в курятнике
Шрифт:
– А...
– только и нашлась Лизавета.
– Что ты... вы... тут... зачем?
– Доклад, - мрачно произнесла Таровицкая.
– Не забыла?
Вот про доклад, который предстояло сделать завтра, Лизавета как раз-то и забыла напрочь.
– Мы кое-что там набросали, но... у нас с Одовецкой... не самые теплые отношения, поэтому... работа несколько не заладилась.
– Поругались?
– Немного.
– Сильно?
Таровицкая махнула рукой, мол, как тут поймешь, сильно или нет.
– Еще и дед приехал, - пожаловалась будто
– Вот я ему говорила, чего потерял? У него здоровье слабое. Сердце опять же... а он примчался... толку с того не будет.
– Что там случилось?
– Лизавета споро плела косу.
И халат у нее имелся, однако вида столь затрапезного, что надевать его во дворце казалось по меньшей мере кощунством.
– Случилось... что случилось, того не изменишь, - Таровицкая поднялась.
– Так ты идешь? Еще эту... блаженную вытащить надо.
Идет.
Что ей остается? Тем паче, все одно не спалось.
И беспокойно было... и не отпускало чувство, что кто-то и отнюдь не Таровицкая, за Лизаветой наблюдает. Зачем?
...Лизавета даже остановилась в коридоре, огляделась.
Никого.
Ничего.
А чувство... бывает. Нервы же... нервы, они с любой девицей бывают.
Глава 36
Глава 36
– ...а я предлагаю организовать службу скорой помощи... скажем, целители и маги, которые в случае бедствия помогают людям. Это просто возмутительно, до какого состояния детей запустили! Да у них все, считай, с рахитом. Есть чахоточные, больные тифом... некоторым уже не помочь, - как ни странно, Одовецкая к появлению ночных гостей отнеслась весьма спокойно и даже предложила остаться в ее покоях, благо, были оные в достаточной мере просторны.
Спорить с нею не стали.
В покоях княжны Одовецкой остро пахло травами, особенно полынью, что навевало не самые приятные мысли: полынь сыпали от клопов. Но не может же такого быть, чтобы во дворце и клопы водились? Нет, дело в склянках.
Или в мешочках, которые висели, прицепленные к гардинам цвета лосося.
Или вот в черном целительском кофре, широко распахнувшем пасть... в склянках и скляночках, в фарфоровых ступках и каменном пестике, отложенном в сторону. В зельях, которые княжна, презрев всякие правила - а они должны были существовать - готовила прямо в комнате.
Здесь же и чай поставила.
Как чай.
Спиртовка. Толстостенная колба, закрепленная на штативе. Вода. Травки... и мрачный взгляд, в котором виделось подозрение. Пожалуй, в любом каком случае Лизавета не рискнула бы этакий чаек пробовать. Но тут...
– Погоди ты с отрядами, - Таровицкая постучала блокнотиком по коленке.
– Нам надо решить, что делать с людьми...
– А что с ними делать? Тяжелых госпиталь примет, с остальными я разобралась с большего... надо будет только следить, чтобы антисанитарию не разводили. И порошок против клопов раздать. Блох вычесывать,
– Как каторжанам?
– усмехнулась Таровицкая, принимая чашку с травяным отваром.
– Думаешь, согласятся?
Одовецкая удивленно моргнула.
– Это вопрос здоровья.
– В том и беда целителей, что кроме здоровья вас мало что интересует. Ты вылечила и молодец, конечно... но дальше что? Пусть помирают, главное, чтобы здоровыми?
– На самом деле проблем несколько, - Лизавета решилась подать голос.
– Жилье и работа. Будет место, где жить, будет возможность трудиться и получать деньги, они сами устроятся наилучшим для себя образом. Но...
Таровицкая сунула ворох мятых бумажек.
Списки, стало быть.
И надобно просмотреть. Большей частью женщины, пусть и крепкие, горного народа... это и плохо, такая кровь в городе приживается с трудом. Да и какая работа тут сыщется?
– Допустим... можно договориться с мастерскими, чтобы взяли детей на обучение...
– Таровицкая крутила чашку и принюхивалась. Отраву выискивает?
– Только... ученикам живется не сладко, даже тем, за кого платят. А мы сможем заплатить?
– Я - нет, - сказала Лизавета.
– Разве что рублей пятьдесят...
...потому что ей жаль детей, но сестер еще жальче.
– Не думаю, что это станет проблемой, - Одовецкая перебросила косу за спину.
– Сколько их там?
– Детей старше семи? Мальчишек... с дюжины две. Девиц - около сотни...
– Почему так?
– Потому что, блаженная ты наша, - ответила Таровицкая, - мальчишки почти все в шахтах остались, они с малых лет там работают. И девок берут, но не всех. Если семья побогаче, то берегут, чтоб потом замуж выдать. С выработок не больно-то рады брать...
Одовецкая фыркнула, но смолчала.
– Девиц можно в прядильни или, если кто половчее, то к швеям. Женщин...
– В прачки не пойдет, - Лизавета покачала головой.
– Местные не пустят. Работы мало. Но они сильные, можно в пименокатни попробовать... или... только... они все одно... чужие городу.
Воцарилось молчание.
Задумчивое такое.
– А если...
– Таровицкая почесала подбородок пером.
– Если переселить?
– Куда?
– Так... к нам. Земель-то на Севере довольно. И у тебя, между прочим, хватает, что вовсе диких, что... проклятых.
– Это те...
– Именно. Местные там не селятся, хотя мы пятерых целителей вызывали, чтоб проверить. Все постановили, что безопасно. Даже избы поставили, чтоб людей приманить, но все равно ни в какую. Избы те уже, конечно, попорченные, следить-то некому, но подновить - все не наново складывать.
Одовецкая присела, опершись локотком на заваленный стол, глаза прикрыла.
– Думаешь, согласятся?
– Думаю, если дать подводы и пообещать подъемные на обустройство, то...
– Выбор должен быть, - Лизавета пролистала бумаги.
– А еще, как у вас там с женихами?