Лиса в курятнике
Шрифт:
Вот эта-то боль и разрушила престранное оцепенение, в котором Лешек пребывал.
Он выбрался из постели.
Встал босыми ногами на паркет, еще сохранивший остатки тепла. Пальцами пошевелил, кровь разгоняя. И прислушался.
К себе.
К миру, который определенно был не спокоен. И пусть прежде Лешек за собой не замечал подобной особенности, но... маменька говорила, что молод он, а полозова кровь, пусть и просыпается, но далеко не сразу. И выходит, все же просыпается.
Лешек накинул халат.
Беспокойно.
А
Девица обнаружилась на ковре.
Том самом, подаренном послами Осеманской империи. Ковер был хорош и, что уж тут говорить, любим. И девица на нем смотрелась вполне себе гармонично.
Она лежала, подвернув левую ногу и вытянув правую, закинув ручки за голову. Широко раскрытые глаза пялились в потолок, будто силились разглядеть в нем, украшенном единственно тяжелой люстрой о семи рожках, нечто особенное. На прехорошеньком личике застыло выражение удивленное.
На шее девицы виднелся бант.
Меж белых грудей - почему-то нагота ее Лешека не смущала совершенно - лежала роза.
Лешек моргнул.
И еще раз.
И вздохнул. Вышел из покоев, отметивши, что казаки стоят, где и положено, и спать не думают: глаза широко раскрыты, да только... Лешек провел рукой перед лицом одного, затем и другого. Не моргнули даже... и вот как сие понимать?
Он вздохнул и отправился искать Митьку.
Затея с конкурсом нравилась ему все меньше и меньше...
...святой отец Святозар, пребывавший хоть и в заключении, однако не в темницах, на просьбу ответил кивком. Мол, взглянет.
Отчего ж не взглянуть.
Он, лишенный по ночному времени обычного своего одеяния, гляделся еще более жалко, нежели в нем. В ломаных линиях его фигуры угадывались и прежняя сила, и виделось нынешнее бессилие. Иссохшая рука. Тонкая нога. И запах камфоры, смешанной с травами. Впрочем, с лица отец Святозар стал выглядеть поприличней.
– Благодарю вас, - сказал он, когда Димитрий подал ему рясу.
– Не за что...
Он помог Бужеву облачиться и спросил:
– А вы ничего... не ощутили.
Тот покачал головой.
– Мне прописали снотворное. И, признаюсь, я был настолько слаб, что принял его. К сожалению... они начали возвращаться.
Он заковылял, опираясь на плечо Димитрия.
...а суда не избежать, и пусть будет он не публичным, но все одно состоится, ибо за совершенные преступления срока давности нету. И Бужев не может о том не знать. Да и... не надеется он на милосердие, скорее уж, глядя на то, как идет он, на скупые движения, на изуродованное лицо, появляется мысль, что именно смерть и примет за милосердие.
За искупление.
Впрочем,
Он коснулся пальцами лба старшего.
Прислушался.
Нахмурился.
И произнес:
– Это душевники.
– Кто?
Святозар покачал головой, мол, потом.
– Я сниму, но... им надобно к целителям, а лучше вовсе от дворца. Подобное воздействие не проходит бесследно.
Что он сделал, Димитрий не понял. Почувствовал слабый, на грани восприятия, всплеск силы, и казаки рухнули на пол.
– Это не страшно. Просто мышцы свело. Видимо, стоят они так давненько, часов несколько как минимум. Душевники воздействуют на разум, но у тела он собственный... кликните кого к ним.
– Умрут?
– Нет, но мучится судорогами будут. Кровь застоялась.
Ничего, пускай помучаются, ибо пока посторонним здесь делать нечего. А казаки... Димитрий на них был зол невероятно. Пусть и понимал, что вины их в случившемся нет. Амулеты ментальной защиты так и остались нетронутыми...
...а может, рыжую привести? Что у нее за силы...
Вот именно.
Что за силы? И если она пустырь к жизни возродить способна, может ли она усыпить двух здоровых мужиков? Вот то-то же... и пусть вечер нынешний, да и половину ночи рыжая провела при собственной Димитрия особе, но...
...а если и ему внушили?
Нет, этак вовсе обезуметь можно. Был вечер. И посиделки. И допрос, к слову, ничего не давший. И поцелуй был. И пощечина, от которой щека ныла. Димитрий потрогал ее и сам себе улыбнулся, хотя, видит Бог, ситуация к смеху не располагала совершенно.
Девица наличествовала.
Лежала себе, пусть и прикрытая простыней. Лешек сидел здесь же, в креслице. В белой рубахе и портках, босой, растрепанный, вид он имел совершенно не царский. Сабля лежала у ног. Руками Лешек вцепился в волосы. Он раскачивался и губы шевелились, будто цесаревич беседовал с кем-то, Димитрию невидимым. Впрочем, он встрепенулся и сказал:
– Ее убили не здесь.
– Позволите?
– Святозар отпустил плечо Димитрия.
– Не уверен, что смогу многое, но...
– Делайте, что сочтете нужным.
Святозар стянул рясу, оставшись в сером подряснике. Он закатал рукава, обнаживши рыхлую, побитую язвочками кожу.
...а ведь до суда он, может статься, и не дотянет.
Он склонился над телом, и показалось в какой-то момент, что упадет. Но он удержался. Коснулся скрюченными пальцами волос красавицы.
– Отойдите туда... и не вмешивайте, сколь бы неприятным ни было то, что увидите.
– А будет...
– Будет, - из-под подрясника появился нож. Узкий стилет с треугольным клинком, вплавленным в каменную ручку.
– Сперва я должен...