Лиса в курятнике
Шрифт:
Ишь, слетелись...
– Сам дурак!
– она кинула в него пустою чаркой, но не попала.
– Вот увидите! Отравит она царя-батюшку... уже отравила, потому и помирает он смертью лютой...
Зафыркали, затопотали кони, беспокойство выражая. И черный жеребец по кличке Лютый - а подходила она ему наилучшим образом - завизжал, поднимаясь в свечку. Это было неладно...
Матвей седло отложил.
Он подошел к девке, которая чего-то кричала, слюною брызгая, и поднял ее за шкирку, так и понес к выходу, хоть и дергалась, плясала, вырваться силясь.
– Еще раз явишься, скажу, что кони затоптали...
Как ни странно, но ругань утихла.
Поверила?
И правильно. Кони, они дюже пугливые.
...а еще она хочет весь род человеческий извести, - низкий голос старухи заполнял крохотную каморку, в которой и без того было тесновато, а ныне и вовсе не развернуться, ибо набилось в каморку девок столько, что и не сосчитать.
При дворе старуха жила долго, никто и не помнил уже, откуда она взялась. Сперва за свечными кладовыми следила, была аккуратна, степенна и вид имела соответствующий.
За свечами смотрела строго.
Выдавала по ведомости, не боясь ничего, даже гнева высочайшего. Сказывали, будто бы кладовыми ведать она начала во времена далекие, когда иного освещения и не знала, и что тогда была пресостоятельна, ибо брала десятину от огарков, и горе тому, кто отказывался делиться законною добычей. Со старухой и фрейлины спорить опасались...
...правда, те времена давно уж минули, и освещение во дворцах сперва провели газовое, а ныне и вовсе спешно заменяли его электрическим. И оттого власть свою старуха поутратила: свечей ныне закупалось мало, да большею частью сальные, не самого высокого качества, которые доставались прислуге второго, а то и третьего круга. С этих же огарков не дождешься.
Правда, гнать старуху не гнали, платить платили, а еще, сказывали, обращались к ней в иных вопросах, требовавших совета и не просто совета, а порой и помощи сведущего человека.
Старуха одним отказывала.
Другим помогала.
И была тем довольно-таки счастлива, особенно, когда мешочек, который она хранила под пуховой - из кладовых Ее императорского Величества - периной, пополнялся деньгами. Там рублик, там другой... денег у нее, говоря по правде, скопилось изрядно. И пожелай престарелая Калерия отойти от дел, ей бы хватило и на домик в приличном месте, и на безбедную спокойную жизнь, но вот... не отпускал призрак бедности. И страх голода... домик что? Сожгут и не заметят.
Сапогами пройдутся по кружевным салфеточкам.
Переколотят фарфор.
А после и старуху никчемную на улицу выкинут. Было уже все, было. Повторять Калерия не намеревалась, но и отказаться от предложеньица, сулившего ни много, ни мало, а сто целковых за нужную кровь, не сумела. Кому, как не ей, помнившей еще те времена, знать, в ком этой крови хоть капля, да имеется. Она обвела девиц - понабирали дур, потом наплачутся - суровым взглядом и продолжила.
– Суть у нее такая. Любой нелюди человеки противны...
Кто-то
А собрались на гадания. Она сама-то слушок пустила, что ныне ночь зело подходящая на судьбу гадать, а если у кого копеечка лишняя имеется, то и не только гадать.
Старуха честно раскладывала полированные камушки, читая чужие судьбы. И воск в воду лила, и отшептывала зачарованных, проклятых. После уже, когда разойдется любопытствующее большинство, останутся лишь те, кто помощи просил, она и яйца достанет куриные, с волосом черным внутри. Ох, надобно будет иные способы искать, уж больно слабы глаза стали, тяжко волосья эти совать...
...или вот свечи в черный цвет крашеные.
Цветочки сухие, безобидного свойства, но что мешает сказать, будто бы взяты они с могилок? Девки любят страхи всяческие.
Нитки.
И прочая в чародейском деле нужная мелочевка. Кому венец безбрачия снять, кому кавалера привадить, кому удачи в жизни. Она всякому поможет, платили бы.
...за многое ей уже уплачено. И ни одна не откажется крови на камушек, Келерии данный, капнуть, чародейство скрепляя. Ей же лишь проследить останется, примет ли камень эту кровь, а после, коль нагреется, имечко написать.
Что будет дальше?
Не ее забота. Обо всех болеть сердца не хватит.
И Келерия, подавивши вздох, продолжила, ибо работу свою привыкла выполнять честно:
– А еще она из девок силы тянет... бывало, кого пошлют работать в покои царицыны, так и месяца не проживет, зачахнет. Иная и вовсе сгинет, будто бы ее и не было. Скажут, мол, расчет взяла и отбыла домой, только... кто ж в здравом уме от этакого места откажется?
Она, пусть старая, но памятью обладала отменнейшей, а еще немалым талантом, позволившим устроить свою жизнь весьма недурно. И теперь мешала ложь с правдою, понимая, что так-то разобраться сложно было.
Были девки, которые при комнатах царицыных состояли?
Как есть, были...
Иные болели, не без того. Иные уходили. Одну даже с позором выгнали, ибо забрюхатела от лакея, а царица велела тому дурню на девке жениться и сорок рублей приданого положила. Но об этом вряд ли кто упомнит, а вот что сгинула...
...иные и как есть исчезали. Келерия догадывалась, что не царица тому виной была, а собственная дурость. Кто ж в здравом уме берется черные дела творить? Попались травительницы? Туда им и дорога. Куда, Келерия не знала, да и знать не желала.
– А потому, скажу я так, что нет во дворце страшнее места, чем покои ейные, - она понизила голос, чтоб звучал он презловеще. И свечку прищипнула, ибо в полутьме аккурат страхи и рассказывать.
Кто-то ойкнул...
– Местные-то вам ни слова не скажут... оно и понятно, кому охота туда идти? Небось, своих берегут, а вы так, пришлые... вам, небось, сказывали, что, мол, служить станете хорошо, то и при дворце оставят?
– она усмехнулась, обнажая бледные десны и желтые зубы.
– Как есть оставят... надо ж кого-то... не может она голодною ходить.