Литературный театр
Шрифт:
Бог благодетельствуем Вам. Осанна!
Ой, слышите, как кто-то сучит ножкой –
Малыш уже и человечек вроде.
От страха всё скребут на сердце кошки.
И думаете: что кума городит?
Во чреве мальчик движется немножко…
Доверьте остальное всё природе.
Кума моя, вы б лучше помолчали.
Родить мальчишку? Не было печали!
Не буду ни за что рожать мальчишку!
Ведь
Тотчас наперекор разинет глотку.
А повзрослеет – выхлещет всю водку,
Что в лавке у папаши Каландреа.
Не поступай, Мадонна, безрассудно!
Пошли мне дочку! Меньше с ней заботы,
Её и коркой накормить нетрудно.
Мужчинам зачастую в жизни тяжко,
Глядишь – опять без денег, без работы..
А женщина прокормится…
Кума. Бедняжка!
Балабина(высвечивается.) Вот я вдруг сделалась весела, и от радости забыла, как пишут слово вдруг. Я вам скажу, что нервы так расстроились у меня, что перехожу от самой сильной печали до бешеной радости. Это, я думаю, ещё более ослабляет те же самые нервы. И так нервы делают зло моей душе, потом душа делает зло моим нервам, и я часто почти сумасшедшая, – вот что! берегитесь!
На сцене Гоголь и Россет-Смирнова.
Гоголь. Был у Колисея, и мне казалось, что он меня узнал, потому что он, по своему обыкновению, был величественно мил и на этот раз особенно разговорчив. Я чувствовал, что во мне рождались такие прекрасные чувства! Стало быть, он со мною говорил. Потом я отправился к Петру…
Смирнова (перебивая). Он хвастал перед нами Римом так, как будто это его открытие…
Голос (фонограмма.) Фрейлина императрицы Александра Осиповна Россет-Смирнова. Её воспевали Пушкин, Лермонтов, с ней дружили Жуковский, Вяземский… и Гоголь.
Смирнова (продолжая). Никто не знал Рима лучше Гоголя, подобного чичероне не было и быть не может. Не было итальянского историка или хроникёра, которого бы он не прочёл, не было латинского писателя, которого бы он не знал; всё, что относилось до исторического развития искусства, даже благочинности итальянской, ему было известно и как-то особенно оживляло для него весь быт этой страны, которая тревожила его молодое воображение и которую он так нежно любил, в которой его душе (пауза) яснее виделась Россия.
Гоголь. Будучи в Риме, Гоголь начал что– то рассказывать об Испании.
Смирнова. Я заметила, что Гоголь мастер очень серьёзно солгать.
Гоголь. На это он сказал: «Так если ж вы хотите знать правду, я никогда не был в Испании, но зато я был в Константинополе, а вы этого не знаете».
Смирнова. Тут он начал описывать во всех подробностях Константинополь: называл улицы, рисовал местности…
Гоголь (перебивая). … рассказывал о собаках…
Смирнова (продолжая). … упоминал даже, какого они цвета…
Гоголь. …и о том, как там подают кофе в маленьких чашках с гущею…
Смирнова. Речь его была наполнена множеством мелочей, которые мог знать только очевидец, и заняла всех слушателей на целые полчаса или около того. «Вот сейчас и видно, – сказала я ему тогда, – что вы были в Константинополе».
Гоголь. А он ответил: «Видите, как легко вас обмануть. Вот же я не был в Константинополе, а в Испании и Португалии был».
Смирнова. А позже получила от него письмо, которое начиналось так: «Кашу без масла всё-таки можно как-нибудь есть. Хоть на голодные зубы, а Баден без вас просто нейдёт в горло». Через три для выехала в Баден (Уходит.)
Высвечиваются сначала Балабина, потом Гоголь (в разных концах авансцены)
Балабина. Вы знаете, что я выучилась по-немецки и это мне доставляет большое наслаждение. Я нахожу, что французская литература и даже все другие представляют нам дела человеческие, а немецкая представляет нам каждыя, почти незаметныя, но очень замечательные чувства души.
Гоголь. Можно ли сказать, что всякий немец есть Шиллер?! Я согласен, что он Шиллер, но…
На сцене персонажи «Невского проспекта» Шиллер и Гофман. Оба пьяны. Гофман держит Шиллера за нос двумя пальцами, в другой руке у него сапожнический нож.
Шиллер. Я не хочу, мне не нужен нос! У меня на один нос выходит три фунта табаку в месяц.
Гоголь (появляясь за его спиной.) Это Шиллер, не тот Шиллер, который написал «Вильгельма Теля» и «Историю Тридцатилетней войны», но известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице. (Исчезает.)
Шиллер. И я плачу в русский скверный магазин, потому что немецкий магазин не держит русского табаку, я плачу в русский скверный магазин за каждый фунт по сорок копеек; это будет рубль двадцать копеек – это будет четырнадцать рублей сорок копеек. Слышишь, друг мой, Гофман? На один нос четырнадцать рублей сорок копеек! Слышишь, друг мой Гофман?
Гофман. Угу. (Приставляет нож к носу Шиллера, застывает.)
Гоголь (появляясь). Не писатель Гофман, но довольно хороший сапожник с Офицерской улицы. (Исчезает.)