Литораль (ручная сборка)

Буржская Ксения

Анна, прищурившись, рассматривала ценники и чувствовала себя старухой — квадратные стекла очков, которые она носила редко, но все же носила, только усиливали сходство. Масло подорожало, а возьмешь его — чистый маргарин, ни вкуса, ни запаха. Хлеб уже черствый — сразу, еще на прилавке. Сыр весь пластиковый и одинаковый на вкус, отличается только упаковками. Помидоры со вкусом бумаги.

Анна толкала телегу, сбрасывая в нее с полок безрадостные продукты, которые больше не приносили ей удовольствия, а ведь она помнила, что когда-то еда служила именно этому —

радости. Через желудок, считала она, не то что лежит дорога к сердцу, желудок — это скоростная трасса в любовь. Было время, когда она кормила тех, кого любит, и с кем-то вкусно поесть тоже равнялось любви, касалось любви напрямую, попросту являлось ею. Анна устраивала званые ужины, часами стояла у плиты, почти не уставала, раскладывая салфетки, вилки и расставляя бокалы, она следила за кулинарными программами, иногда посматривала выпуски с Джейми Оливером на сайтах с крадеными фильмами, записывала в тетрадку семейные рецепты пирогов и заливного, то и дело покупала с зарплаты редкое: то какой-нибудь зеленый маринованный бамбук из корейской лавки, то щучью икру, то артишоки в банках, цветом похожие на бывшее когда-то живым из Кунсткамеры. Потом прошло.

В отделе сыров стало привычно холодно, ближе к пельменям заморозило совсем. Анна быстро пробежалась мимо станции молочной, накормив тележку йогуртами и молоком, которое не портится, сколько его ни храни, и наконец-то добралась до теплых бутылок всех оттенков бордово-коричневого.

Губы Хлои приобрели фиолетовый оттенок, когда она закрыла машину и быстрой, слегка неровной походкой отправилась прямо к отелю. У входа стоял Илья — судя по всему, стоял долго — и нервно курил, переступая с ноги на ногу.

— Давно ждешь? — спросила она, как будто это неочевидно.

Илья неопределенно покачал головой, щелчком выбросил окурок и уставился на ее фиолетовые губы.

Хлоя улыбнулась, и эта улыбка была как признание.

Илья сгреб ее в охапку и впился ей в губы. Она пахла вином — горько и южно.

Чайки орали неприлично. Хлоя вторила им — преступно. В номере стояла мгла — хоть глаз выколи. Серые блэкаут шторы рухнули сразу, как только они вошли, хотя это было не важно — снаружи все тот же блэкаут.

Позже уставшая Хлоя задремала, ловко угнездившись на плече Ильи, и тот, будто так и задумано природой, пришелся ей впору. Проснулась она от телефонного будильника — жесткий, чернильный перезвон, неприятный звук, как из таза. Хлоя вспомнила, как много лет назад покупала рингтоны. Ставила музыку вместо гудков. Нелепое развлечение и пошлость. Илья одним касанием вернул тишину, а потом блаженство — она не смогла устоять и выйти вовремя.

— Давай в следующий раз дома? — спрашивает вдруг Илья.

— Где дома? — пугается Хлоя.

— У меня. Или у нас. Я хочу, чтобы ты переехала в город и жила со мной.

Хлоя почти трезвеет от ужаса.

— Милый, мы же договаривались…

— Ты ведь понимаешь, что это безумие? — Илья вскакивает и начинает ходить голый по номеру из угла в угол. — Мы с тобой вместе уже сколько?

— Пять месяцев…

—

Пять месяцев. Почти полгода я трахаю тебя и не знаю даже, как тебя зовут.

— Меня зовут Хлоя…

— Не болтай чепухи.

Хлоя поворачивается к нему спиной и начинает тихонько одеваться.

— Не хочешь разговаривать? Ну да, правильно, не разговаривай. Я тебе кто? Мальчик по вызову?

Хлоя едва не плачет, но нужно было сдержаться.

— Да, вот именно. Мальчик по вызову, понял. Так, развлечение.

— Не развлечение! Нет!

Хлоя поворачивается к нему, и слезы наконец бегут по ее щекам и дальше — по шее вниз.

— Не развлечение. Ты — важная часть моей жизни. Я знаю, что этого недостаточно…

— Так что мешает сделать так, чтобы всего было достаточно? А?

Хлоя молчит.

— Дай мне свою сумку.

— Что?

— Дай мне сумку, я сказал.

Хлоя смотрит на него с ужасом.

— Ну ладно, я сам возьму.

Хлоя садится на край постели и застывает, как будто ее парализовало. Внутри кричит и бьется женщина, которая сама виновата во всем, что с ней происходит, и сама довела до этого вот момента. До момента, когда Илья, полностью голый, хватает ее сумку и вытряхивает все содержимое на постель.

Ручки, скидочные карты, сигареты, тампоны повышенной впитываемости, таблетки от давления — не так уж давно выяснилось, что они ей нужны.

— Где паспорт?! — орет Илья.

— Что ты хочешь с ним сделать? — спрашивает Хлоя не своим голосом, на секунду решившая, что Илья хочет ее убить, а паспорт сжечь.

— Взять кредит, блядь, — говорит Илья. — Так где?

— В кармане пуховика, — говорит Хлоя все тем же выцветшим голосом.

Илья бросает сумку на кровать — туда же, где все ее содержимое, и идет к вешалке. Рывком срывает с нее пуховики, сначала свой, затем Хлои — и остервенело роется в нем.

— Во внутреннем, — бесцветно подсказывает Хлоя, и Илья выворачивает пуховик, как шкуру.

Наконец, находит паспорт, берет его и подходит к постели.

— Даю тебе последний шанс рассказать самой, — говорит Илья.

Лицо Хлои на уровне его живота. Он часто дышит, живот все еще влажный и липкий после любви. Хлоя мотает головой.

Илья кивает, открывает паспорт и молча сверяет, как таможня, фотографию на второй странице с опрокинутым лицом Хлои. Листает дальше, доходит до «семейного положения» и снова смотрит на нее. Затем закрывает паспорт и бросает ей на колени.

— Ясно, — говорит он. — Пиздец.

Илья стоит у окна. Хлоя смотрит ему в спину.

Знаешь, я не могу. Просто закончились силы. Смотрю на тебя и чувствую только усталость. Мой муж мне всю жизнь говорит, что я плохая жена. Начальство каждый день унижает меня и проезжает катком по моим принципам. Мать и свекровь упрекают, что я плохая дочь, плохая мать, плохая хозяйка. Мой сын считает, что я ненормальная. Можно я не буду хотя бы плохой любовницей? У меня в спине дыра — я пришла сюда, чтобы успокоиться.