Лодки уходят в шторм
Шрифт:
— Да здравствует Советский Азербайджан! — раздалось дружно в ответ.
После митинга Агаев и Коломийцев собрались идти в соседнее, русское село, и сельчане гурьбой проводили их до самой околицы.
По дороге Агаев заинтересовался Салманом, его кличка — Гимназист. Разговорившись, предложил стать его секретарем-переводчиком в ленкоранском отделении партии "Адалят", на что Салман охотно согласился.
На рыбацком катере "Павлик" вернулся из Баку машинист Тутин. Вести он сообщил нерадостные. По требованию английского командования мусаватское правительство
Тутину удалось заварить шар колоризатора. Двигатель был собран и опробован. На следующий день "Встреча" вышла с острова Сара и взяла курс на север, в Астрахань.
Где-то в море, в районе Дербента, "Встреча" разминулась с рыбницей Кожемяко, шедшей к бакинским берегам.
Буксирный катер вывел рыбницу Кожемяко из дельты Волги в открытое море.
Под свежим нордом на палубе было прохладно. Команда рыбницы и пассажиры разбились на двойки, установили график дежурства: Сарайкин и Сергей пошли досыпать, а друзья-астраханцы уселись на палубе, разговорились.
Сутки пути прошли спокойно, если не считать разыгравшегося норда и сильной качки. Сергей видел, как тяжело переносят качку Лукьяненко и Топунов, и ему было от души жаль их — ведь сам он еле крепился.
Под утро, когда лодка миновала банку "Жемчужную", Дудин, дежуривший с Ульянцевым, разглядел в серых сумерках силуэты трех судов. Шли они без огней. По тревоге подняли остальных.
Судя по очертаниям, это были грузовые транспорты, шли они кильватерным строем; судя по курсу — из Порт-Петровска в Гурьев. Всмотревшись, Сарайкин сказал:
— Впереди — "Элиануш" Нобеля, вооружен двумя пушками.
— Значит, сопровождает транспорты с военным снаряжением.
— Приготовить оружие и бомбы, — приказал Ульянцев. — В случае чего — живыми не сдаваться. — При этом он посмотрел на Сергея то ли с сомнением, то ли с сожалением в темных глазах. — Всем в кубрик, на палубе останемся я и Кузьма.
Кузьма, перекрестясь, сменил у руля Дудина, Ульянцев сунул за пояс под ватником две гранаты.
Сильный ветер стремительно нёс рыбницу наперерез огромным судам. Там заметили рыбницу, дали сигнал короткими гудками, потом замигали топовые огни на передних мачтах. Почти у самого носа последнего судна рыбница круто свернула вправо и прошла под его кормой.
Перегнувшись через борт, боцман в ярости крикнул:
— Куда прешь, мать твою растак!
Кузьма снял треух и стал смиренно кланяться боцману, а тот потрясал кулаками и орал что-то.
На заре, когда на горизонте растаяли последние дымки транспортных судов, сзади по курсу рыбницы показался миноносец. У Сергея, несшего вахту, похолодело сердце: "Наверное, транспорты сообщили по радио своим и миноносец погнался за нами".
Миноносец шел стороной, в десяти — двенадцати милях от рыбницы.
— Да это же наш "Карлуша", "Карл Либкнехт"! — радостно воскликнул Дудин.
— Он самый, — сдержанно кивнул Ульянцев.
Кожемяко сунул в руки Сергею белую тряпку и приказал:
— А ну, Сережка, полезай, семафорь!
Сергей ловко вскарабкался на мачту, уселся на рее и усердно замахал тряпкой:
— Э-ге-гей! На миноносце-е-е!
Но миноносец или не заметил рыбницы, или не обратил на нее внимания и проскочил мимо: Ульянцев знал, что Киров, Мехоношин и Сакс должны ехать в форт Александровский.
К ночи рыбница добралась до форта. "Карл Либкнехт" стоял на якоре у входа в залив. С миноносца приказали причалить к борту. Едва команда поднялась на борт, ее арестовали. Предъявлять документы, зашитые в одежду, не имело смысла, и экипаж рыбницы подчинился приказу, однако Ульянцев потребовал доложить о них командующему флотилией:
— Скажите Саксу: Тимофей Отраднев хочет видеть его.
Ни председателя РВС XI Мехоношина, ни Кирова, ни Сакса на миноносце не было, они отправились в форт.
Устраиваясь на холодном полу трюма, Кузьма почесал свою рыжую бороду, кряхтел и ворчал:
— Туда ехали — большевики арестовали, вертаемся — опять большевики арестовали.
Спустя полчаса арестованных вывели из трюма и привели в кают-компанию. Сергей раскрыл рот от изумления: зеркала, хрусталь, полированное дерево, тяжелая мебель в белых чехлах.
В кают-компании экипаж рыбницы встретил заместитель командующего флотилией Попов.
— Здорово, братцы, здорово, — крепко пожимал он руки старым знакомым. — А матросы-то вас за деникинских лазутчиков приняли…
Пока "лазутчики" с жадностью ели постный флотский борщ — ведь двое суток не ели горячего, — Попов рассказал им о том, что утром радиостанция форта приняла шифрованную радиограмму. В ней сообщалось, что из Порт-Петровска в Гурьев на баркасе "Лейла" выехал личный представитель Деникина генерал Гришин-Алмазов.
— Погоди, разве в Петровске не знают, что форт занят нашей флотилией? — спросил Топунов.
— В том-то и дело, что не знают! Десант был таким неожиданным и молниеносным, что ни один солдат, но говоря уж о кораблях, но успел бежать отсюда. На рации сидят наши радисты и шифровальщики и который день записывают переговоры деникинцев с колчаковцами.
— Ловко!
— Ну, а что генерал? Встретили? — поинтересовался Ульянцев.
— Застрелился! Взяли "Лейлу" на абордаж — он заперся в каюте и пустил себе пулю в лоб…
Утром катерок доставил Ульянцева на берег. На желтом, выжженном солнцем берегу высилась башня маяка, рядом с ним стояло несколько каменных домов — в них размещались радиостанция, казармы, жили семьи офицеров форта. Чуть в сторонке лепились вросшие в землю плоскокрышие "саманухи" и казахские юрты.
Сейчас все население поселка высыпало на берег, от босоногих ребятишек до аксакалов с бородками клинышком. Люди разглядывали корабли под красными флагами, обступив моряков, угощали их кумысом, говорили по-казахски и по-туркменски, вставляя русские слова. Местный акын, монотонно звеня струнами домбры, крикливо и протяжно импровизировал песню — славил красный флаг свободы.