Лодки уходят в шторм
Шрифт:
Ульянцев вошел в кабинет, где находились Киров, Мехоношин и Сакс.
— А, с прибытием, Тимофей Иванович! — Киров поднялся ему навстречу. — Вот ты-то мне и нужен! Приятную весть сообщу тебе.
— Наслышан, — ответил Ульянцев, поздоровавшись с остальными. — Жаль, живым не удалось взять…
— А, ты о генерале!.. Да, застрелился. Больше того, мы упустили возможность захватить английского коммодора Дэвида Норриса. Сама акула плыла к ним в руки! Он на флагмане "Президент Крюгер" проводил "Лейлу" в открытое море, а когда завиднелся восточный берег, повернул обратно. Он был в полной уверенности, что форт в руках деникинцев, и радировал им встретить генерала и обеспечить ему безопасный путь до Гурьева. Ну, мы и встретили… Но в наши руки попал его портфель
— Богатый улов!
Словно в подтверждение сказанного, Киров протянул Ульянцеву плотную визитную карточку с четырьмя словами: "Алексей Николаевич Гришин-Алмазов". Ульянцев машинально перевернул визитку, увидел размашистую запись, но не стал читать ее.
— Читай, читай! — махнул рукой Киров.
И Ульянцев прочел:
"Генералу от инфантерии Пржевальскому. Ваше Высокопревосходительство, отправляясь по поручению Главнокомандующего к Верховному Правителю Адм. Колчаку, прошу Вас предоставить Лейт. Лишину возможность отправлять на мое имя через Гурьев для доклада Адм. Колчаку донесения. Прошу простить, что пишу так — на карточке. Готовый к услугам А. Н. Гришин-Алмазов. 28.4.1919".
Возвращая визитку, Ульянцев вопросительно посмотрел на Кирова: фамилия "Лишин" показалась ему знакомой.
— А вот записи, — Киров потряс стопкой исписанных тем же почерком бумаг, — сделанные тогда же, двадцать восьмого апреля. Судя по точности информации и обстоятельным комментариям ко всему, что происходит на Каспии, они сделаны со слов хорошо осведомленного человека.
— Лейтенанта Лишина? — спросил Ульянцев и обратился к Саксу: — Не тот ли это Лишин, что на миноносце "Финн" плавал?
— Тот самый! — подтвердил Сакс. — Обвиненный в активной контрреволюции, бежал с Балтики на Каспий, из Баку бежал от большевиков в Тегеран и поступил на службу к англичанам. Сейчас он русский флажок коммодора Норриса и вахтенный начальник на "Президенте Крюгере".
— Казалось бы, — продолжал Киров, — человек, обласканный англичанами, приближенный к их военно-морскому штабу на Каспии, а сколько в его сообщениях недовольства двуличием и высокомерием англичан, их истинно колонизаторским, уничижающим отношением к своим русским союзникам! — Киров полистал бумаги. — Читать все это не стану — утомительно… Ну вот, несколько любопытных подроб-ностей. Лишин рассказывал генералу, как британское командование предъявило частям Добрармии во главе с этим самым Пржевальским, находившимся в Баку и его окрестностях, требование покинуть территорию Азербайджана. Причем Пржевальскому для выезда подали грязный товарный вагон! — Киров рассмеялся. — По приказу англичан были спущены андреевские флаги и все корабли стали называться "Хис Мэжестис Шип" — "Корабль Его Величества".
— Хорошо устроились! — крякнул Мехоношин. — Как у себя дома.
— Главное, мы узнали о намерении Колчака соединиться с армией Деникина в районе Саратова. Еще четвертого марта Колчак издал приказ: "Повелеваю идти на Москву!" И не случайно именно в марте деникинские агенты подняли мятеж в Астрахани… Сейчас Колчак — главная сила, на которую делают ставку союзники. И главная опасность для страны… — Киров махнул рукой. — Ну их к лешему! Не о них я хотел говорить. Ты посмотри сюда! — Киров подвел Ульянцева к столу, на котором была расстелена его большая вощеная карта с пометками, и, указав на южный выступ Азербайджана, клином вдавшийся между Каспийским морем и Талышским хребтом и жирно обведенный красным карандашом, торжественно сказал: — Радиостанция форта приняла сообщение, что двадцать пятого апреля на Мугани установлена Советская власть! — Киров еще раз обвел красным карандашом кружочки у Астрахани, форта Александровского и Ленкорани, резким движением руки соединил их незримыми линиями, словно намереваясь начертить треугольник, и продолжал: — Теперь мы приобрели на Каспии три военные базы и сможем держать под контролем все морские пути неприятеля. Но главное, Мугань станет нашей политической
Ульянцев кивнул и посмотрел в карие глаза Кирова, желая понять, с какой целью он так подробно объясняет ему то, что, в общем, и так было ясно.
Киров положил руку на плечо Ульянцева:
— Реввоенсовет считает необходимым, чтобы ты отправился на Мугань. Конечно, бакинским товарищам виднее. Там на месте решите. Но Мугань надо удержать и укрепить!
…На одиннадцатые сутки пути, ночью 17 мая рыбница пришвартовалась на Баилове у пристани "Судомотор", неподалеку от военного порта. Прихватив ценности, привезенные с собой, путники один за другим сошли на дощатый настил. После долгой качки казалось, что настил прогибается, и люди шагали, широко расставляя ноги.
Из темноты появилась фигура полицейского чиновника. Он потребовал предъявить судовую квитанцию, удостоверяющую, откуда, с какой целью и с каким грузом прибыла лодка. Такой квитанции не было. Но крупная ассигнация, перекочевавшая в карман чиновника, сделала свое дело.
Кузьма остался в лодке, а остальные пошли по темным улицам Баилова, в гору.
На углу 2-й Баиловской их остановил английский солдат. Это был сипай. Сергей, никогда еще не видевший английских оккупантов, с неприязнью, страхом и любопытством смотрел на смуглого белозубого молодого солдата в пробковом шлеме, на его темные волосатые ноги, торчавшие из шортов. Сипай, державший карабин с широким штыком наперевес, по-английски выкрикнул что-то.
Сарайкин выступил вперед, по-английски что-то ответил, и сипай, заулыбавшись" отступил на шаг, повел карабином в сторону: мол, проходите!
— Что ты сказал ему? — спросил Кожемяко.
— Сказал, что идем к девкам. Несем вино и барашка.
— От барашка я б не отказался, — вздохнул Кожемяко.
Через квартал он распрощался и пошел домой, уговорившись прийти завтра. Остальные, сами не помня как, добрались до конспиративной квартиры матроса Мельникова, легли на пол вповалку и погрузились в сон.
Утром их разбудил вихрастый смуглый паренек лет пятнадцати, ровесник Сергея. Он пришел вместо Кожемяко, чтобы отвести астраханцев на другую, более удобную и надежную квартиру.
Саркис — так звали связного Бакинского комитета — повел их долгим кружным путем. С Баилова поднялись на Чемеберекепд, прошли по грязным улицам Нагорной части" спустились в зловонную "Похлу дере", оттуда направились в Завокзальный район и наконец пришли в селение Кишлы.
Дорогой разговорчивый и обо всем хорошо осведомленный Саркис отвечал на вопросы приезжих. Он рассказал, что после разгрома стачки положение в городе оставалось напряженным, тревожным. Поэтому Бакинский комитет, с которым уже связался Кожемяко, посоветовал астраханцам отсидсть-ся несколько дней на конспиративной квартире в Кишлах. Вынужденное безделье никак не устраивало их, тем более Сергея, рвавшегося в Ленкорань, но они были вынуждены подчиниться.
Саркис привел гостей к небольшому плоскокрышему дому со стеклянной галереей и двориком, обнесенным низкой оградой из неотесанных камней. Здесь жила одинокая седовласая, но еще моложавая женщина. Она ходила во всем черном — ее муж был убит турками в сентябре прошлого года.
Асмик-тетя (так называл Саркис хозяйку дома) приветливо встретила гостей, вытирая руки о передник, проводила их через узкую проходную комнату в большую, отведенную для них. Стены комнаты были сплошь оклеены газетами, стоика газет лежала в углу, — видимо, в квартире шел ремонт. Два зарешеченных окна с большими подоконниками и ставнями смотрели на бурую, выжженную степь, в которой мальчишка-подпасок пас отару тощих овец. Посреди комнаты стоял круглый стол, над ним свисала керосиновая лампа. Вдоль стен с нишами для постелей стояли две никелированные кровати, диван и тахта.