Лоскутная философия
Шрифт:
528
Паск'aль (Блез). Женщина как бы мыслящий латекс. Тянут - мудреет.
529
Чт'o он есть, эрос? Нечто великое, несмотря на тренд низвести его к вспышкам в неком прокрустовом, ограниченном анатомией и культурой тесном пространстве (вульва) и времени (раз, два, девять в неделю). Нечто великое, но не в смысле объёмов сильных эмоций, нам доставляемых сексуальным сближением в результате деления нас на двоицу, а великое в смысле, что до конца разъять человека не удаётся и он нуждается в половине и прилепляется к ней, тщась слиться. Фрейд писал об эпохе прегенитальности как о стадии немужчины-неженщины - протоформе, тело которой сплошь эротично, без гениталиев. Постепенно культура (праксис познания "зла" с "добром") урезала, сужала, локализовывала, оформляла, коротко, эрос, в конце концов превратив его в секс, в шарж эроса. Цельность стала двуполой, сделались М и Ж; секс - сдержанный эрос - стал экономить мощь, что до сей поры утекала в оргазмы, а вот отныне зиждит культуру. Но Достоевский резким вопросом: нужно ли знать окаянные зло с добром, если это так больно?
– вынес культуре страшный вердикт. Фрейд спрашивал: стоят выгоды от
Следственно, между сексом как рудиментом собственно эроса и культурой - пря. Шопенгауэрам секс страшен. Он, секс, твердил сей муж, обрывает серьёзные философские штудии и смущает ум, не стесняется пресекать страстным вздором диспуты лиц ответственных, профанирует труд учёных; ловко вползает секс в философские замыслы, стимулирует на дурные дела, третирует отношения, рвёт теснейшие узы, требует в жертву жизнь и здоровье, также богатство, статус, достоинство, отнимает у добрых честь либо совесть, делает верных искариотами, выступает как демон, что всё запутывает и рушит-де; упорядоченный культурный мир - на вулкане позывов грозного секса... А и действительно, сколько светлых идей обрушится, нарисуй на Госдуме виды вагин; сколько громких больших просветительских миссий съедет в кювет к чертям, помести вдоль шоссе строй фаллосов! Шопенгаурный куцый мир канет в тартар, стоит врагу его - сексу - выйти за рамки, в кои секс втиснули. Ведь культура есть умысел, а он держится нормой, трусящей действовать вне "возможного опыта".
530
Дует ветер к смене погоды, снег, солнце, ливни... Так миллиарды лет. Делают что-то или не делают - ни к чему, увы. Все умрут, всё исчезнет. Сгинувшие чанъани, уры, сидоны, трои и мемфисы - подтверждают факт. Это значит: любой из нас ничего никому не должен. Должен прожить - и сгинуть. Не для меня мир. Ни для кого мир. Тот, для кого мир, тот не родился.
531
О полит-show-ности. Сколькой глупостью обуян народ и какого цинизма достигла власть в постановке бессчётных шоу о Трампе, Штатах и Сирии, Украине, Брюсселе. Ибо внутри РФ - нет проблем. Если есть, то миз'eрные. Вроде только осталось пропылесосить мост на о. Русский и увеличить МРОТ на копейку к полному счастью всех поколений лет на пятьсот вперёд. Дел внутри РФ нет. Это власти не нужно. Власть агитпропит властные цели. Сытая, в пиджаке от Версаче, в "майбахах", власть спешит из холодной бедной страны в европы там ходить гоголем и равнять себя с европейцами, затевая глобальные мировые дела.
532
Свидригайлов мнил, что все думают, будто вечность, столь вожделенная людям, чающим угодить туда после смерти, нечто обширное и прекрасное в блеске солнца. Нет, твердил Свидригайлов, вечность, скорей, узкий сумрачный угол, где паутина. И по заслугам, он добавляет. Я с ним согласен как с Достоевским: худшим из худших, ворам, насильникам, он позволил высказывать глубочайшие мысли (как бы незначащим девальвируя значащих). Жизнь дана для безудержных мыслей; всем места хватит, сам Македонский не дошагал до краёв земли. Но что делают души? Травятся нормами, предрассудками, догмами. Аристотель счёл, что о многом можно лишь думать, но не озвучивать думы, он афишировал "золотую средину" в мыслях и чувствах; так что натасканы сими гуру и их клевретами, души чахнут в шаблонах и - умирают как недоноски. Им, что ли, вечность, жалким, трусливым? Прав Бог, сажая их в свидригайловский тесный сумрачный угол, где паутина. Души теснятся там, критикуют былую жизнь, чтоб, рождёнными во второй раз или в четвёртый, жить по-иному, жить беззаконней в меру отваги, - и стать преступными с точки зрения правил, норм и традиций, сходно Сократ, Христос, Галилей. Их за это распнут. Но зато они знают, что после смерти больше не сядут в сумрачный угол. Бог им подарит светлую вечность и бесконечность.
Ровно поэтому глубочайшие, трансцендентные мысли у Достоевского говорят не морально корректные, но преступные типы: ведь благонравные в их душевной убогости не расскажут то, что открыли преступники, сохранившие память сумрачных паутинных узких углов.
533
Учил кота вместо "МУРР" промуррлыкивать "МРОТ".
534
Нахальное пустозвонство. Дива эстрады с ртом в пол-лица (любимица В. В. П.) пищит: "Я и вы рождены в великой стране! Надо знать её и любить! Всех-всех любить!" Да, вот так. Она - любит... Но! есть сомнение. Если б дива любила, как говорил Христос (а она, безусловно, из православных, как полагается), была б сдержанней в выводах, не блистала б на подиях, а ходила б во вретище, ела б впроголодь, её рот сжался б вчетверо, что мешало б нести ахинею. Но, впрочем, ляпает про "любовь" ко всем нынче всяк, кто желает, и чем публичней тип, тем он ляпает громче. Это ведь модно, политкорректно, стало хорошим нравственным тоном... Срок пришёл предписать новый термин для означения высших чувств.
535
Нынче думал о неприятии мной "Голодных игр" и подобных блоквысеров, популярных у тех, у каких нуль достоинств, но тьма претензий на быдлоценности. Роскошь, слава, известность, власть, сексапильность, авторитет - их ценности. Но они у других, у сильных. Что делать слабым и отеснённым к краю кормушки? Пошлая рядовая посредственность с алчным комплексом маний жаждет явить себя. И выходят "Голодные игры", где делегатку масс, никакую ничто из гетто, видящую успешных, властных, красивых, ездящих в "мерсах" и к ним хотящую с безнадежным отчаяньем, - эту жалкую и невзрачную пездь (пездь, именно! не засранца пола мужского, ибо из двух
– пездь вопрошает с тихим укором и добавляет: - Мне недосуг теперь; все мечты мои - о довольстве рода людского и благе мира, благе вселенной. Вот чему жертвую вагинальное счастье. Прочь. Отвалите!" Быдло слюнявит лживый блоквысер и подражает доблестной пезди в пошлых фанфиках.
О, Деточкин из блокбастера "Берегись авто"! Ты куда славней, хоть не столь популярен, ибо ты делал не фэнтезийное, а реальное дело: слал деньги сирым, - слал и остался чмо, не достигнувшим славы, секса и власти, этих желанных ценностей быдла. Деточкин, shame on you!
536
От стыда звать себя христианами стали звать себя православными?
537
О полемике меж Бердяевым и Шестовым. Думая про конечные судьбы рода людского, первый заметил: большею частью люди не мыслят ни об исходном, ни о финальном, а, опираясь на штампы, ими живут всю жизнь, о концах и началах думая лишь на смертном одре, - тогда как раз, когда мёртвых обяжут только к ответам, не к вопрошаниям, дабы Бог решил, дать покойному вечность и бесконечность либо загнать его в свидригайловский угол, тёмный и мрачный, где паутина. Массовый жрущий срущий низменный косный сброд, заскорузший в поветриях, предрассудках и комплексах, свёдший жизнь свою к случкам, обогащению, карьеризму, - не человечество. Человек, по Бердяеву, должен действовать и спасать себя разысканием высших смыслов вне данности, за пределом реальности, ведь реальность in summum море бессмыслицы. Человек как активная сила должен избавиться от культурной кургузости, ибо если он сам себя не спасёт, то ничто не спасёт его. Бог за наши пороки не отвечает. В общем, Бердяев мнил воскресить в нас Богоподобие, Бого-, так сказать, -Человечество, как условие выхода за пределы предметного в область сущностей; ибо наше сознание в кабале у феноменов как вещей и объектов; наше сознание формируют объекты, и мы превратно сакрализуем, абсолютируем внешний мир. С трансценденций, - с высших идей как с сущностей, - человек перенёс свой взгляд на феномены, сотворённые толкованием зла/добра без учёта промыслов Бога. Это и был первородный грех.
Оппонент его, Л. Шестов, мнил, что истин лишь Бог Живой, о Котором нельзя сказать утвердительно и Который ни знак, ни разум, ни мир, ни слово. Бог непостижен. Это созвучно Павлу-апостолу, вникшему: "Мудрость мира сего есть безумие перед Богом" (1-е Кор. 3, 19 ). Он был агностик, всяко осаживал человеческий разум, поданный вместо Бога, Кто, по Шестову, То непостижное, Чему надобно верить, но не обкладывать догмами, пусть они даже символ Никейский. Бога нельзя понять. Человек обротал Бога разумом, превратил в сборник здравого смысла; то есть, по сути, Бога Живого вытеснил богом собственных мнений. Стало быть, разум нашего типа некомпетентен.
Пара: философ - контр-философ. Первый предписывал прогрессировать за культурную узость, чтоб постичь высшие, трансцендентные смыслы, ведь человеку дан дар свободы двигаться к Богу волей и разумом. А второй звал отвергнуться от культурного м'oрока и пойти от прогресса чуть ли не вспять; стать глупым или немудрым в плане мирского. Как получилось, что Бог явился прежде невеждам из Галилеи, бывшей в то время самым глухим концом Иудеи, что, в свою очередь, слыла самой отсталой из территорий Древнего Рима, думал Шестов. Не знак ли здесь, что, пока мы гордимся нашим мышлением, интеллектом и разумом и плодами культуры, созданной этим самым мышлением, Иисус Христос будет мучиться на Голгофском кресте? Вот новость, спорил Бердяев, нет необычного в допущении, что Христос-де в агонии до конца судеб мира, что нужно бодрствовать, нужно, так сказать, s"ab^etir ; уверенность в правоте очевидностей быть должна уничтожена в целях поисков истины. По Бердяеву, оппонент как бы "ломится" в "двери", настежь "открытые" христианством.
Истинно ничего необычного в том, что Бог до конца времён на Голгофе. Но необычно в это поверить. Если поверишь, то будешь занят впредь не старанием, как назвать философский свой метод , но занят главным недругом жизни. А для Шестова это был разум, зиждимый на познании зла/добра. Бердяев же, призывая за рамки массовых мнений в даль трансцендентного, звал туда риторически, лишь в культурных собственно целях. Он занимался той философией, что расширила взгляд на мир и вскормила "духовных аристократов" (термин Бердяева). Это те, кто парит интеллектом к высшим идеям. Как далеко сие от "блаженны нищие духом" (Мф. 5, 3), ставших Шестову вектором мысли. Хоть оппонент его помнил о предпочтении "нищих духом" Христом, он, видимо, относил фразу данного рода к глоссе. Мысль Христа не явилась делом Бердяева, ибо тем сокрушалась бы твердь культуры как толкований мироустройства и он вдруг стал бы глаз к глазу с Богом, Кой бы вещал ему не разумным наречием, а гремел бы громами. Бог, удалявший с лица земли, ради "нищих духовно", центры культурности, начиная с шумерского, был Бердяеву чужд. Плюс мысль Христа отмела "духовных аристократов", детищ Бердяева. Бог просил о бойкоте дел, - рукотворных и умственных, - ради действенной веры. И, пусть Бердяев знал христианство лучше, наверно, многих священников, он, пусть знал, где клад спрятан, сам туда не заглядывал и другим внушал обходить тот клад, разрушавший культуру (что сформирована первородным грехом, который он декорировал, украшал арабесками новых умных концептов). Поэтому для него Шестов ломится-де в открытую дверь. Текстолог отметил бы не открытую дверь, а - "ломится". Поступают так, кому что-либо нужно неимоверно. Что Шестов "ломится"? Ищет Истину. Без неё не живут, он вник. Без неё бесполезны все философии, парадигмы мышления, постулаты и тезисы. Без неё мы по сути не существуем. Ну, а Бердяев думал, напротив, существовать (жить) - значит активно, ревностно мыслить, тем помогая делу прогресса общей культуры.