Loving Longest 2
Шрифт:
Ему снова показалось, что в саду душно, вода в фонтане стала казаться ещё более глубокой и тёмной.
— Этого ему оказалось недостаточно, — продолжил через силу Финрод. — Он похитил одного ваньярского юношу, который работал садовником у моей бабушки Индис и увёз к себе в дом. Его освободили через две недели: за ним приехал дядя Ингвэ. Поскольку Индис везде разыскивала своего слугу, об этом разошлись разные слухи, во всяком случае, среди родни. Дядя Ингвэ застал его… думаю, на этот раз даже он не мог не понять, что происходит. Поэтому моя новая мать, Финдис, ничего не сказала никому о том, что я снова появился на свет, хотя и узнала меня почти сразу. Она думала, что если я попаду в отцовский дом,
— То есть он себе думал, что если не встретится с Тургоном, то опять сорвётся и кого-нибудь затащит в подвал — при том, что мать и сестра уже начали подозревать, что он собой представляет, — подытожила Лалайт. — И даже при его умении менять внешность его могли разоблачить. Вы ведь заметили, что никто не мог вспомнить о насильнике ничего, — все ссылались на темноту и страх? Я думаю, что дело не только в темноте, но и в том, что он всем отводил глаза. И что, как они там отнеслись к его отъезду? Они вообще заметили, что он куда-то делся, а, Финдарато?
— Мать… — ответил Финрод. — То есть Эарвен. Она принимала его облик. В последнее время они жили очень уединённо, поэтому никто не обращал внимание на то, что их никогда не видят вместе. Сначала я думал, что там был он. Разговаривал с ней, как с ним. К счастью — наверное, к счастью — она совсем не в себе. Она уже не понимает, что происходит. Наверное, ужасно было жить с ним всё это время. Она даже сказала мне, что я не её сын.
— Но это же вполне может быть правдой, Финдарато! Эти негодяи совсем уже всех вас свели с ума, — усмехнулась Лалайт. — Вы же видели письмо, — она вновь достала письмо Мелькора и розовую папку. — Куруфин украл его из этой папки. В папке была записка Финарфина к управляющему с приказом выдать продукты для Анайрэ и Гвайрена, счета за чернила, краски и золотую фольгу из дома Ингвэ — это тоже для тебя, Гвайрен, как я понимаю, — и вот это письмо. Чья это папка, Финдарато? Гвайрен?
— Матери, — ответил Финрод.
— Королевы Эарвен, — сказал Гвайрен. — Я привез папку с собой. Больше у меня с собой ничего не было. Папку я хорошо завернул, и она не пропала, когда я прыгнул в море.
— Ну вот, — Лалайт развела руками, — по-моему, всё понятно. И вот в папке Эарвен хранилось вот такое письмо, написанное рукой самого могущественного из Валар: «Моя красавица! Я рад, что у тебя всё получилось, но меня удивило твоё решение отдаться этому выродку, которого ты отвергала столько лет. По крайней мере, тебе удалось забеременеть, что не может тебя не радовать». Письмо адресовано Эарвен и забеременела она тобой, Гвайрен. Я-то сначала думал, что это письмо для Галадриэли, или, может быть, Аредэли, раз Фингон всё-таки забрал у Куруфина папку с документами, хотя и не смог получить письмо.
— Меня бы спросил, — сказал Маэглин. — Мама мне много раз рассказывала, что очень боялась, что она тут в лесу совсем одна с отцом, других женщин нет, а ребёнок первый и она ничего не знает. Твоей нянюшке спасибо, — обратился он к Гил-Галаду, — отец её попросил тогда, и она помогла.
— Галадриэль тут тоже заведомо не при чём, — сказал Кирдан. — Насколько я знаю, они с Келеборном хотят ребёнка сейчас, не смотря ни на что, и она очень волнуется по этому поводу — тоже потому, что он первый. Поэтому её уже давно нигде не видно. Полагаю, что меня она тоже не стала бы обманывать.
— Понимаю, — кивнула Лалайт. — Только я вот одного никак не
— От своего супруга, естественно, — насмешливо ответила Луиннетти. — А тебе невдомёк?
— Прости, подруга, — покачал головой Майрон, накручивая на палец белокурые локоны — он ведь ещё оставался в облике Лалайт, — что-то у тебя не сходится. Здесь же сказано: отдаться этому выродку, которого ты отвергала столько лет. Откуда тогда взялся мой дружочек Финрод, милашка Ородрет и остальные золотистые цыплятки?
— Извини, Майрон, поскольку я сейчас нахожусь в теле Куруфинвэ, а он — в моём, то я лично не могу тебе показать, откуда они взялись, — сказала Луиннетти, — но если Куруфинвэ будет так любезен и задерёт юбку, то я тебе покажу.
Куруфин некоторое время ошарашенно смотрел на Луиннетти, затем в ужасе рванулся за спину Майтимо, чуть не наступив при этом на полу юбки и не растянувшись на полу.
— Эта, как ты выражаешься, Майрон, дура, — продолжила Луиннетти, — до этого раза вообще не беременела. Гвайрен — это её первый ребёнок. Дура, Майрон, — это я, потому что я согласилась рожать за неё. А она как раз очень умно устроилась. И именно потому, что Гвайрен — её первый ребёнок, она, видимо, и спятила окончательно. Жаль, что я этого тогда не поняла.
— Как… Как ты это сделала? — Нариэндил выпрямился; он даже слегка оттолкнул Маглора, который был его больше чем на голову ниже.
— Моя сестра, которая сейчас нянчит детей Эарендила и Эльвинг, тогда жила в Дориате. Я однажды поехала навестить её. Наши родители жили недалеко от тех мест, где ты, Майрон, обитал в отсутствие твоего хозяина. Сестра решила, что ты наверняка знаешь, как обойти такое затруднение. Ты и объяснил ей, что достаточно просто перенести семя мужчины в утробу женщины, и результат будет тот же. Мы так и поступили. Он, — Луинэтти взглянула на Финарфина с пренебрежением, в котором была некоторая доля жалости, — согласился это потерпеть. Правда, всегда при этом голову под одеяло засовывал. Детей я сразу отдавала ей, и вообще я о них тогда не особо думала — ты уж прости меня, Финдарато.
Финрод хотел было что-то сказать, но не смог.
— Просто потом, понимаете… Сразу после рождения Ородрета они уехали куда-то в гости всей семьёй, взяли с собой почти всех слуг и детей, а Ородрет остался со мной, — вздохнула Луинэтти. — И такой он был милый, такой очаровательный ребёнок! Я его нянчила больше года; он даже мамой меня стал называть. Его я полюбила. А потом они вернулись, и мне пришлось отдать его в детскую. Мы поссорились. Я хотела оставить его себе, она настаивала. Нет, после этого я не сразу ушла от них, но… Потом вообще всё как-то испортилось, в доме начались какие-то праздники, какие-то странные вечеринки; с Мелькором приходили какие-то незнакомые девушки. Финарфин меня однажды послал за чем-то к Махтану: там я познакомилась с Курво, обратно вместе ехали. И через год я ушла от них.
— Как вообще ты могла пойти на такое для неё? — спросил Маэдрос недоуменно и тут же покраснел: он понял.
— Я её любила, Майтимо, — сказала просто Луинэтти. — Мне скучно было при дворе Тингола. Когда эльфы уходили в Аман, мы с сестрой ещё не родились, но я про тамошнюю жизнь много слышала. Я добилась у короля Ольвэ разрешения поселиться на Тол Эрессеа. Её я встретила на следующий день, ну и… Она была такая милая, такая хрупкая; если им уж так обязательно было родить детей, почему было мне не сделать это за неё? А тут, видишь, Мелькор посоветовал ей самой родить ребёнка. Я-то понимала, что она была беременна, когда я уходила, но кто же мог знать, что всё так обернётся? Когда я встретила Гвайрена, я сразу подумала, что это тот самый их ребёнок. Гвайрен, детка, неужели она тебя воспитывала? Что-то не очень верится.