Loving Longest 2
Шрифт:
— Так мы не договаривались, — возразил Гил-Галад. — Я сам позабочусь о нём.
Гил-Галад наклонился над ним; он осторожно приложил отрубленную часть черепа на место, заботливо укутал Финарфина своим королевским золотым плащом и взял его на руки — с неожиданной для него, стройного и невысокого, силой. Он снова стал не юным королём, а Перворожденным, отцом Финвэ, который нёс на руках своего погибшего внука.
— Бедный мальчик, — тихо сказал Гил-Галад. — Бедное дитя, ты так и не вырос. Ты так и остался ребёнком, для которого важнее всего — отец и старшие братья…
Только теперь Пенлод действительно понял, что именно имел
Белое лицо Майрона застыло в каменную маску.
— Тургон, тогда я жду ответа от тебя, — сказал Саурон. — Как это было сделано и как и когда ты об этом узнал?
— Я, — ответил Тургон, — стал догадываться о чём-то подобном, как только увидел Сильмариллы. Потому что я уже видел кости айнур раньше. Но раньше я не был в этом уверен и это мне не казалось важным. До того, как был убит Финвэ и Сильмариллы исчезли, мне казалось, что дядя Феанор знает, что делает. Боюсь, что я ошибся.
— И где же ты мог видеть кости айнур, тем более в Валиноре? — зло и недоверчиво спросил Майрон.
— Тебе приходилось исцелять кого-нибудь, Майрон? — ответил Тургон вопросом на вопрос. — Не с помощью знаний, которые ты приобрёл за свою жизнь, а с помощью своей силы айну? Ты знаешь, как это делается?
— Никогда. Я уже объяснял тебе, Нельяфинвэ, — он кивнул в сторону Маэдроса, — что я могу искусственно поддерживать жизнь в течение определённого времени, чтобы успеть в это время провести допрос или другие действия. Я могу скрыть свой и чужой внешний облик и преобразить тело, причём довольно существенно. Но приставить отрубленную голову, — Саурон выразительно махнул рукой в строну огромного кровавого пятна на белой садовой дорожке, которое осталось от тела Финарфина, — я не смог бы, и, думаю, не смог бы и Мелькор.
— Да, возможности манипуляции с живыми существами для айнур, как мы знаем, несколько ограничены, — сказал Тургон. — Очевидно, что многие айнур могут делать то, что ты с твоим хозяином совершал, создавая драконов, и, видимо, орков — опыты с живым организмом, его преображение, которое происходит в течение месяцев или лет. И при этом, насколько я понимаю, айнур могут исцелять сами себя — это так?
— Да, — неохотно ответил Саурон, — мне пару раз приходилось. Да и сейчас придётся, — сказал он, прижимая к руке откушенный палец.
— Так вот, Майрон, давным-давно, в Валиноре, мой старший брат Фингон во время прогулки упал с коня и сломал руку об камень. Очень сильно: он потерял сознание, хлынула кровь и обломок кости вышел наружу. Я ехал вместе с ним, и был очень напуган. И кто-то из Валар исцелил его при мне, так что я увидел, как это делается: если айну нанесёт себе такое же увечье и исцелит себя, при этом он может… я не знаю, как это назвать — может одновременно исцелить и одного из детей Илуватара. Восстановить именно то, что нужно. И чтобы исцелить моего брата, тому, кто это сделал, понадобилось так же выломать себе руку. Вот тогда я и увидел, Майрон, как выглядят ваши кости.
(*здесь — бонусная сцена, см. далее))
— Тургон, я всё равно не понимаю. Ну как ты это себе представляешь? — спросил Карантир. — Как мой отец смог бы сделать эту самую оболочку из кости? Кости — по крайней мере кости большинства зверей, людей, да и, наверное, эльдар — твёрдые и раскалываются, если надавить на них. Их трудно даже резать без специальных инструментов. Как можно сформировать из них несколько октаэдров без видимых швов? Тем более если они прозрачны.
— В отличие от дяди Финарфина, я не видел,
Тургон достал большой лист бумаги, уголь и линейку.
— Я долго думал об этом, — продолжал он, проводя странные изломанные линии, — и пришёл к выводу, что если айнур приобретают физический облик, спускаясь в Арду, то у этого физического облика должна быть какая-то основа. Да, говорят, что физический облик для айну — всё равно, что для нас платье, но у одежды тоже есть своя форма, сделанная по выкройке, швы, подкладка и застёжки. Если у айнур есть костяк, то он, думается мне, должен обладать свойствами мягкого металла наподобие свинца — или того же стекла: когда айну меняет облик, то и эта основа тоже должна менять форму. Поэтому кости айнур должны поддаваться ковке и сгибанию. Был ещё один момент, который окончательно подтвердил мои предположения. Ты, Майрон, наверное, слышал от нашей общей знакомой Нан рассказ Унголианты о том, как она побывала в Форменосе вместе с Мелькором. Ты помнишь, что когда они ждали у дороги, ей показалось, что вроде даже падалью какой-то запахло? Я уверен, что оболочка Сильмариллов должна была пахнуть для неё именно так: ведь это часть тела кого-то из айнур, а Унголианта должна быть очень чувствительна к такого рода запахам, раз она поедает других. Если честно, Майрон, я думаю, что руки твоего хозяина, конечно, действительно могли сгореть из-за того, что камни были благословенными и должны были приносить несчастье тому, кто владеет ими не по праву, но, возможно, какую-то роль в этом сыграло и прикосновение к этой изменённой, сплавленной кости: ведь у него не только обгорели руки — его собственные кости лишились гибкости, и не позволяют ему изменять внешние очертания тела.
Тургон продолжал сосредоточенно чертить и потом стал ещё что-то обрисовывать.
— Смотри. — Тургон достал и развернул три куска толстой синей бумаги. — Это развёртка — точная проекция граней Сильмарилла на плоскости, которую сделал для меня Майтимо. Их три. Теперь посмотри на мой чертёж.
Пенлод уже видел этот чертёж, но он тоже внимательно всмотрелся.
— Это какая-то башня с зубцами? — спросил Аракано.
— Скорее похоже на ворота, — сказал Пенлод.
— Мне кажется, что это большая печь, — с сомнением сказал Майрон.
— Твоё предположение мне нравится, но нет, — сказал Тургон. — Посмотрите теперь на то, как сюда укладываются грани камней.
Тургон выложил на свой рисунок чертежи Сильмариллов. Они поместились внутри него, не заходя на то, что Майрон счёл устьями печи. Тургон добавил к рисунку несколько штрихов, потом вырезал его из бумаги, сделал в нём несколько отверстий и сложил.
— Ты видишь, Майрон? Это череп. Они вырезаны из него. Череп этот несколько крупнее нашего, как у валар и многих айнур в их естественном виде, и Сильмариллы укладываются сюда идеально.
Пенлод, когда в первый раз увидел рисунок Тургона, тоже принял отверстия глазниц за ворота, а зубы — за зубцы или гигантские жемчужины, украшавшие некогда врата Гондолина.
Пенлод представил себе Финарфина, который заглядывает в мастерскую Феанора — он даже знал, откуда, — забравшись на стропила смежной кладовой и вытащив досочку из неплотной стены между кладовой и мастерской. Представил себе, как Финарфин смотрит в щель и видит в темноте мастерской Феанора, видит, как радостно сверкают у старшего брата глаза, видит в его руках — что? Молоточек, долото, раскалённые докрасна щипцы? А перед ним на столе — светящийся голубым светом полупрозрачный череп, череп больше, чем голова любого из квенди.