Львиное Сердце. Дорога на Утремер

Пенман Шэрон Кей

Львиное Сердце уверял его, что других даров не нужно, что ничто не могло быть ценнее тех пятнадцати галер. Но Танкред только улыбнулся и извлёк ключ, открывающий ларец из слоновой кости. Достав из ларца пергаментный свиток, он с той же загадочной полуулыбкой развернул его.

— Тебе стоит прочесть это, Ричард.

Взяв письмо, Ричард повернул его так, чтобы струившийся через окно утренний свет упал на пергамент. Успев пробежать глазами лишь пару строк, он резко обернулся и посмотрел на сицилийского короля:

— Господи Иисусе, Танкред! Откуда оно у тебя?

— От герцога Бургундского. Он отдал мне его в октябре, сразу после взятия тобой Мессины. Печать,

разумеется, была сломана, но написано рукой самого Филиппа. Читай дальше, это действительно очень интересно. Твой брат-король клянётся мне в союзе, если я отважусь воевать с тобой.

Когда Ричард закончил чтение, его ладонь непроизвольно сжалась в кулак. Он заставил себя ослабить хватку, не желая повредить документ, так как понимал, какое смертоносное оружие оказалось в его руках.

— Не думал, что этот подлый хорёк способен меня удивить, но даже я не ожидал предательства столь масштабного. Если требуется доказательство его безразличия к судьбе Иерусалима, то вот оно. — Перечитав письмо ещё раз, Львиное Сердце пытливо посмотрел на сицилийского короля: — Зачем ты показал мне его, Танкред?

— Потому что мне судьба Иерусалима не безразлична, и я счёл долгом известить тебя, что в Утремере ты обретёшь врага не только в лице Саладина.

Взгляды монархов встретились, и Ричард испытал восхищение от ловкой мести сицилийского короля. Он не сомневался, что Танкред искренне желает помочь делу избавления Святого города. Но он не их тех людей, кто спускает обиды, и с помощью этого проклятого письма сполна заплатит Филиппу его же монетой.

В Мессину французский король вернулся в ярости, гак как, проделав путь до Таормины, обнаружил, что Ричард уже отбыл по другой дороге. От Танкреда толку не оказалось никакого: сицилиец только пожимал плечами и твердил, что не знает, почему Ричард не стал дожидаться. Не испытывающий любви к лошадям, Филипп обычно ездил неспешно, но в тот раз гневно пришпоривал коня и добрался до Мессины задолго до того, как колокола зазвонили к вечерне. На следующее утро он поднялся рано и, прослушав мессу, выехал из города, намереваясь схлестнуться с английским королём.

Ричард продолжал квартировать в доме на окраине Мессины, используя Мате-Гриффон только как место для развлечений. Спешиваясь во дворе, Филипп заметил графа Фландрского, и губы его поджались. Граф приходился ему крёстным отцом и дядей по свойству, поскольку устроил его брак со своей племянницей Изабеллой. То было в первые годы правления Филиппа, когда фламандец верил, что молодой король окажется послушным орудием в его руках. Когда под обликом юноши обнаружился стальной дух, поединок воль вскоре перерос в военный конфликт. Дважды прежний английский государь вступался за юного Филиппа, улаживая мир между Фландрией и Францией, однако французский монарх ничего не забывал. Сухо поздоровавшись с графом, он последовал за ним в большой зал.

Оба гостя удостоились от Ричарда прохладного приёма. Когда Филипп потребовал сообщить, почему Ричард не дождался его в Таормине, англичанин смотрел на него так долго, что француз уже ощетинился, решив, что не дождётся ответа. Но тут Ричард заговорил.

— Мы это обсудим в более уединённой обстановке, — бросил он и, не дожидаясь реакции Филиппа, направился к примыкающей к залу семейной часовне.

Филипп Фландрский, архиепископ Руанский и Андре де Шовиньи потянулись следом, не обмолвившись ни словом, словно ожидали подобного шага. Филиппа сопровождала собственная свита: епископы Шартрский и Лангрский, двоюродные братья, граф

Неверский и Гуго Бургундский, Жофре Першский и Дрюон де Мелло. Часовня была маленькая, образовалась толпа, и людям приходилось следить, чтобы не наступить соседу на ногу или не толкнуть локтем под рёбра. Вдохнув удушливую смесь из ладана, пота и дыма шипящих светильников, развешанных на стенах, Филипп брезгливо огляделся. Церковь показалась ему грязной: побелённые стены были покрыты копотью, устилающее пол сено скомкано и дурно пахло, и величественный реликварий из горного хрусталя и золота на алтаре казался совершенно неуместным среди такого убожества. Более того, эта часовня стала местом прилюдного покаяния Ричарда на Рождество. Филипп полагал, что Ричард хмелеет от славы, как другие от вина, и видел в поступке английского короля очередное свидетельство постоянного стремления быть в центре внимания. Хоть и не сомневался, что исповедаться Ричарду есть в чём — грехов у него не меньше, чем у Иуды Искариота.

— Чудно, — произнёс он. — Тут даже молельных подушек нет. Возможно, тебе не по нраву делить с нами трапезу, милорд король, но уж вином-то в своём соларе ты мог бы нас угостить.

Французы хохотнули, Ричард остался невозмутим.

— Я предпочёл вести разговор здесь, поскольку никогда не пролью кровь в доме Божьем.

Филипп в ужасе уставился на него. Прежде чем он успел оправиться, Ричард подошёл к алтарю и взял лежащий рядом с реликварием [9] пергамент.

9

Реликварий — шкатулка для хранения священных реликвий.

— Я собирался потребовать у тебя объяснений. Но какой в них смысл? Твои слова говорят сами за себя.

Наблюдая за взявшим письмо французом, Ричард отдал должное самообладанию молодого монарха. Ни единый мускул не дрогнул на лице Филиппа, когда тот понял, что за документ читает. Однако ему не под силу было скрыть краску, залившую лицо и шею, этот внезапный румянец, заметный даже в полутёмной часовне. Спутники Капета смотрели на своего государя в явном смущении.

— Поскольку ваш король едва ли станет зачитывать это письмо вслух, позвольте мне просветить вас, — обратился к ним Ричард. — Это послание он отправил королю Танкреду, предлагая военную помощь в случае, если Танкред объявит войну его, Филиппа, английскому союзнику.

Послышался глухой звук, похожий на коллективный вздох изумления. Как Ричард и ожидал, единственным, кто не казался удивлённым, был Гуго Бургундский. Филипп вскинул подбородок и швырнул пергамент на пол.

— Это жалкая подделка.

— С какой стати Танкреду утруждаться подделкой? Какой прок ему сеять раздор между нами?

— Откуда мне знать? — отрезал французский монарх. — Я могу утверждать только, что это не моё.

— Танкред сказал, что письмо передал ему герцог Бургундский. Гуго, ты тоже заявишь о своей непричастности?

— Вот именно, — хладнокровно отозвался герцог. — Я ничего не знаю.

— Тогда тебе не составит труда доказать это. — Прежде чем Гуго успел сообразить, что на уме у Ричарда, тот схватил реликварий. — Тут хранится частица истинного креста. Поклянись на ней, Гуго. Поклянись, что твой король говорит правду и что это чёртова подделка!

Гуго не так-то просто было вывести из себя, но Ричарду это удалось. Герцог метнул взгляд на Филиппа, потом посмотрел на священную реликвию. Но шага к ней не сделал, и губы Ричарда сложились в язвительную улыбку.