Лягушки
Шрифт:
Оценил прелести Лизы и романтически настроенный князь Сергей Львович Репнин, будто бы увлекавшийся садоводческим искусством, сам же занятый известно чем… С целью координации секретных работ он наверняка наезжал из усадьбы Воронцово на дачу в Тюфелеву Рощу, там повстречал бедную Лизу, там и начался их роман.
Был он долгим, драматичным, осложнённым сословными предрассудками, недоразумениями и, конечно, каверзами изобретательных врагов Российской империи. Но, в конце концов, были причины назвать его благополучным, нежели ошибочно-горьким. Кстати, в пору их благополучия по велению феодальной старухи погибла в водах Москвы-реки известная
Записки бедной Лизы и князя Репнина шли с разрывами, методом параллельного монтажа, использованного в голливудских сценариях первых звуковых фильмов, но на них, как на шампурах, были нанизаны остальные элементы сочинения. По ходу вождения ручки по бумаге Ковригину являлись соображения, и для него самого неожиданные, и чаще всего — озорные. Скажем, он решил пристроить куда-нибудь костяные пороховницы («чтобы добро не пропадало») и пристроил. О Репниных хоть мелочи просил выискать в архивах олигарх Острецов. Пожалуйста! И без всяких архивов. Тем более что у рассказчика не было времени на сидение в архивах. Да и помешали бы архивы его фантазиям… Так вот, Сергей Львович Репнин был в родстве с Шереметевыми и наверняка гостил в Журине. Можно предположить, что при приближении к Москве супостата часть секретного оборудования решили вывезти обозами в тыл, а именно в Журино, за его крепостные стены. Естественно, обозами, чем же ещё! А невдалеке от Журина есть город Средний Синежтур, на гербе коего имеется телега, из обоза, и над ней нечто летящее, будто надутая колбаса. И тут же прикладывалась картинка с костяного бока пороховницы родом из Синежтура: замок, рыцари в латах и над ними несомненный воздушный корабль. Что за обозы строили в Синежтуре в давние времена, возможно, в городской башне неизвестного назначения и что за обозы строят теперь, нам с вами неведомо, да и ведать об этом не наше дело…
Прочие истории, обтекающие сюжеты с секретным оружием и приключениями Лизы, князя Репнина и немецкого инженера Шмидта подавались рассказчиком (именно рассказчиком, а не Ковригиным, Ковригин лишь наблюдал с высот птичьего полёта за плетением словес своего информатора) не только увлекательно, но опять с умением детективщика держать читателя в напряжении. Даже эпизоды с описаниями технических характеристик дирижаблей — мягких, полужестких, жёстких, особенностей первых газовых баллонов из кожи слепых кишок отборных коров и прочее не должны бы вызвать зевоту. «Ай да Понтряжкин! — почему-то Ковригин назвал своего автора Понтряжкиным. — Ай да молодец!»
Ковригин отнес Шепетиловои принтер, обменялся с ней любезностями и решил, что теперь будет спать, ходить по грибы, квасить капусту и варить варенье. Не получилось. Не успокоился…
Надо было что-то менять в Понтряжкине. Объединить в нём бескорыстного плута, сующего нос порой, куда не надо, искателя истинных обстоятельств дел, с Мюнхгаузеном взлетающем на ядре в поисках острых гипотез. И надо было раскрошить сочинение на главы с заманными, как в старых романах, названиями: «Из этой главы читатель узнает о том, как Воздушный Корабль без команды был доставлен Бонапарту…» Ну и т. д.
Жил Ковригин в возбуждении. Но сам звонить Дувакину не собирался. Может, отпала нужда в Похвальном слове. А он, Ковригин, вроде бы осознал выгоду в предложенном ему деле. Но Дувакин позвонил.
— Подумал, Петя, подумал. И надумал… — утомлённым жизнью тоном произнёс Ковригин, зевнул даже, артист. — Так какие дирижабли, Петя, нам требуется прославлять: мягкие, жёсткие, полужёсткие? И к каким мачтам готовые причаливать?
— Ты… Ты что, издеваешься надо мной? — воскликнул Дувакин.
— Почему издеваюсь? — удивился Ковригин. — На самом деле дирижабли бывают разных конструкций: мягкие, полужёсткие, жёсткие, а потому и разных габаритов, мягкие — небольшие, для частных прогулок…
— Прекрати! — Дувакин уже кричал. — Ты шутки шутишь! А у меня серьёзные проблемы!
— Ладно, — обиженно заявил Ковригин. — Я сделал некие наброски, но ехать в Москву из-за всякой ерунды не имею желания… Являйся ко мне за набросками.
— Не могу, — сказал Дувакин. — Сижу под надзором.
— Всё так серьёзно? — спросил Ковригин.
— Да! Да! А ты этого не хочешь понять! Хорошо, пришлю курьера!
— Не Лоренцу ли Козимовну Шинэль? — обеспокоился Ковригин.
— Какую ещё Лоренцу Козимовну? — удивился Дувакин. — Не помню никакой Козимовны! И нету меня денег на курьеров. Пригоню к тебе Хорошилова. Никуда не отлучайся. Жди.
— Слушай, если всё так серьёзно… И ты напуган… Я обязан тебя предупредить… У меня в сочинении есть шутки, какие могут вызвать раздражение твоих заказчиков, в особенности если они злые и шуток не понимают… А то ещё нарвёшься на их непонимание…
— Это уже моё дело! — мрачно сказал Дувакин. — Ничего не остаётся…
Хорошилов — фотограф моды, один из лучших, оказался и лихачом, прикатил чуть ли не через час, принял листочки Ковригина и отбыл в Москву.
Ковригин бродил по саду, а потом и по поселковым улицам, возбуждение будоражило его, мобильный он держал в кармане, и вышло, что не зря.
Дувакин вечером (телефоном же) нагнал его возле участка Кардиганова-Амазонкина, кстати, в посёлке пока ещё по возвращению Ковригиным не замеченного.
— Ковригин, ты гений! — услышал Ковригин.
— Ты так считаешь?
— И не только я.
— Кто ещё?
— Заказчики! Приняли на «ура»! У одной из влиятельных дам твой текст вызвал даже пупочный смех!
Ковригин пожелал узнать, каким Дувакин представляет себе пупочный смех влиятельной дамы, но его волновало другое:
— Мы не договаривались о чтении текста посторонними. Я просил прочитать мои намётки лишь тебя. Я тебя предупреждал, что ты можешь вляпаться…
— Ну и что?
— Как что? Разве ты не понял, что перед тобой туфта, враньё, игра ума, продукт фантазии, забава стареющего озорника. Если заказчики поймут это, тебе не поздоровится.
— А тебе?
— Мне-то с чего бы? Я не подносил им обман на блюде.
— Ты думаешь, они дураки? Нет. Они сразу оценили суть сочинения. Но что им, летал ли Бонапарт на Воздушном корабле, создавали ли против него секретное оружие. Главное для них — напомнить о дирижаблях.
— И что, — спросил Ковригин, — они не высказали ни одного замечания?
— Никаких замечаний! — весело, победителем, заговорил Дувакин. — Вот пожелание было высказано той самой влиятельной дамой, какую твой текст довёл до пупочного смеха, её слова. Мелкое пожелание. Упомянуть где-либо, хоть бы мимоходом, о ресторане-дирижабле «Чудеса в стратосфере». Правда, с выносом рекламы в самостоятельную картинку.
— И какова фамилия этой влиятельной дамы? — спросил Ковригин.
— Полина Львовна Быстрякова.
— А не Лоренца Козимовна Шинэль?
— Что ты пристал со своей Лоренцей Козимовной!? Не знаю такой. Повторяю — Полина Львовна Быстрякова.