Люби, Рапунцель
Шрифт:
Действуя на автомате, она сунула руку с лентой в ящик и продолжила шариться по дну, порождая внутри маленький хаос. Наконец пальцы наткнулись на палочку, и мгновение спустя Даня уже рассматривала созданную конструкцию: собственный кулачок, оригинально украшенный презервативами, и торчащую между пальцами палочку с вишневым чупа-чупсом.
Летящая ткань «крыльев» на ее спине сдвинулась от легкого прикосновения. Даня застыла, сосредоточившись на новом ощущении.
– Красивая спина. – Палец Якова скользнул по ее позвоночнику под тканью. А потом прочертил несколько полукругов под лопатками.
Стиснув зубы что есть мочи, Даня принялась раскручивать упаковку чупа-чупса в районе стройной ножки-палочки. Чем ниже касался Яков, тем свирепее она дергала упаковку. Провоцирующие прямоугольники ленты тряслись в ее руке от каждого рывка.
Наконец сладость была открыта. Даня сунула чупа-чупс за щеку и резко повернулась. Рука Якова замерла в воздухе. Ленту она припрятала, прижав к бедру и припечатав сверху ладонью.
– Вкусно? – Яков, прищурившись, наблюдал за тем, как палочка от чупа-чупса перекатывается от одного уголка девичьих губ к другому.
– Ф-вкуфно. – Даня выпрямилась и, причмокнув вишневой сластью, пристально уставилась на сидящего на диване мальчишку.
«Мальчишку» ли?
– Что? – Яков лениво вытянул из волос заколки. По плечам рассыпалась светлая мягкая роскошь. – Ты злишься, Какао?
Даня вытащила изо рта чупа-чупс и прижала вишневый леденец к губам.
– Да, Принцесса.
– Почему?
– Потому что я злая.
Девичий язычок коснулся основания леденца и прошелся по округлой поверхности до самой вишневой макушки. Лицо Якова утратило абсолютно все оттенки сонливости. В глазах появился блеск.
– У тебя, по-моему, были какие-то проблемы. – Даня неторопливо указала чупа-чупсом на пиджак Якова.
– А… ну да. – Он сглотнул, настороженно оценивая холодность ее обращения. – Не получилось… снять.
– Вот как? – Даня сунула леденец в рот и смачно причмокнула, с задумчивым видом двигая пальцами палочку из стороны в сторону. – Бедняжка. Что же с тобой делать… – Она достала чупа-чупс и облизнула губы, избавляясь от выступивших капель слюны. – Думаешь, почему я вернулась?
– Почему? – послушно переспросил Яков. От его прежней расслабленности не осталось и следа.
– Чтобы все-таки помочь тебе раздеться. – Даня резко оперлась на диван коленом.
Выдвинутый край конструкции слегка просел под ее весом. Яков, утратив равновесие, качнулся в ее сторону. Ловко сграбастав его за лацкан пиджака той самой рукой, сжимающей палевную находку, Даня, не особо церемонясь, протолкнула вишневый леденец между приоткрытых губ Якова.
– Подержи-ка, – деловито распорядилась она.
«А ведь он когда-то, кажется, про здоровье мне что-то втюхивал, – рассеянно подумала Даня, наблюдая за тем, как красный леденец оглаживает губы Якова, проскальзывает глубже и, наконец, скрывается в его приоткрытом рту, а глаза округляются. – А я ему обслюнявленный леденец впихиваю… Бактериями делюсь, ага. Я ж щедрая».
Не заметив за собой и намека на раскаяние, Даня убедилась, что Яков не собирается избавляться от чупа-чупса, и переключилась на его одежду. За это время она успела стянуть пиджак с одного плеча мальчишки. Рука проскользнула в пространство между плечом и копной пушистых волос, утянув за собой и весь пиджак. Рывок был достаточно легким, но страдающий от недостатка равновесия Яков все же не удержался. Чтобы не опрокинуться окончательно, он, неуклюже качнувшись, выставил руки и оперся сзади ладонями на одеяло.
Видимо, Дане сегодня щепотка равновесия тоже не досталась, потому что от собственных действий она, завалившись вперед, уткнулась лицом в грудь Якова.
– Ой-ой. – Девушка хихикнула, а, попытавшись вернуться в исходное положение, вновь тюкнулась носом в его грудь.
На белоснежной рубашке остались живописные пятна от остатков помады, тоналки и мелкие полоски от туши рядом с блестящей пуговицей.
– А теперь ты не такой идеальный. – С губ Дани сорвался еще один смешок.
«Что это со мной? Несу какую-то чушь. Хихикаю как подросток в пубертате. – Осознание собственной неадекватности ничуть не помогло исправить ситуацию. Остановить волну смешливого фырканья никак не получалось. – Как же забавно…»
Яков смотрел на нее и молчал.
Стройный и обманчиво хрупкий.
От его вида Даню пробрало до дрожи. Мысли, меняя скорость, сталкивались и порождали красочные картинки – одна хуже другой.
Значит, Якова кто-то касался. Гладил лицо, дотрагивался до шеи, прикасался к обнаженной груди, прижимал к себе за тонкую талию, общупывал упругие бедра, проводил ладонями по тренированным ногам. Трогал… полностью.
Злость затопила разум потоком воды, хлынувшей сквозь разбитую плотину. Он всегда с такой яростью сопротивлялся, избегая прикосновений, едва разрешил до него дотронуться на снятии мерок и делал вид, что чужая близость ему неприятна, а сам оказался вовсе не таким уж хрупким васильком.
Злость нарастала.
По груди Якова съехала и меланхолично рухнула рядом с его боком на одеяло припрятанная лента. Даня швырнула ее в него. Изумление в глазах мальчишки переросло в откровенную ошарашенность, когда он рассмотрел вещь, которой в него запульнули.
– Прикольные вещички ты рядом с чупа-чупсами хранишь, – хмыкнула Даня, полностью забравшись на диван.
Тонкие светлые бровки выгнулись замысловатыми фигурками. Ясные зеленые глаза обзавелись блеском, отчего юное создание превратилось в воплощение какой-то невообразимой чистоты и невинности.
Смазливый да еще и с талантом притворяться чистеньким ангелочком. Порочная смесь. И невообразимо взбесившая Даню.
Разве кто-то когда-либо способен был так легко вывести ее из себя? Никогда и никто. Она могла испытывать ненависть и могла ощущать злость. Но чувство, абсолютно и полностью выбивающее у нее землю из-под ног, заставляющее ее пылать, дрожать, искриться от свирепости и задыхаться от собственной уязвимости, воспринимать мелочь, касающуюся жизни постороннего человека, словно часть собственного жизненного круговорота – нет, до этого момента подобное чувство ей знакомо не было.